Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

Слухи о крестовом походе Толстого против Ибсена достигли и Норвегии. В интервью газете Ørebladet в 1898 году Ибсен хвалил «Анну Каренину». «Но что вы думаете о Толстом в целом?» – спросил журналист. «В те времена, когда он не безумен, это великий человек, – ответил Ибсен и с улыбкой добавил: – Лев Толстой постоянно ругает меня, что, кстати, естественно следует из его настроений»889. Спустя год в разговоре с английским поэтом Эдмундом Госсе он отозвался еще острее: «Tolstoi? – he is mad!» («Толстой? Он сумасшедший!») – и сделал гримасу ребенка, которому предлагают слабительное890.

Последняя пьеса Ибсена «Når vi Døde vågner» (1899, «Когда мы, мертвые, пробуждаемся») переполнила чашу терпения Толстого. Персонажи действуют словно во сне, границы между настоящим и прошлым, жизнью и смертью размыты, отношения искусства и жизни обсуждаются в неясных выражениях. В январе 1900-го, беседуя с журналистом С. Орлицким, Толстой дал выход своей злости:

Возьмите современные пьесы… Прокричали Ибсена. Я прочел его последнюю драму, «Как мы, мертвые, пробуждаемся». <…> Да это бог знает что! Какой-то бред! Вообразите себе: у него герой, художник-скульптор, ищет правды, жена его тоже ищет правды, сводит с ума нескольких, в том числе русского, и после этих подвигов возвращается к мужу, и художник с нею идет на какую-то гору, чтобы жить ближе к правде. Разве это жизнь?! Разве это характеры?! Где тут драма, в этом декадентском сумбуре?! Тридцать, сорок лет тому назад на драму, подобную ибсеновской фантасмагории, вероятно какой-нибудь фельетонист написал бы ядовитую пародию, посмеялся бы – и все бы этим ограничилось. Теперь, напротив, ей придадут значение, переведут, поставят на нескольких сценах… Как же можно после этого говорить о серьезных задачах современного театра891.

Не все подробности пьесы, упоминаемые Толстым, верны, что, вероятно, объясняется нетерпением разделаться со сложным текстом.

Через день еще один журналист, Николай Нильский из газеты «Новости дня», услышал мнение Толстого о последней пьесе Ибсена: «Я недавно прочитал его; это нечто удивительное. Бог знает до чего дошел здесь Ибсен!»892 Подстерегающий повсюду символизм теперь поглотил и Ибсена. Беседы с физиком Александром Цингером, пианистом Александром Гольденвейзером и Бирюковым заканчивались резкой реакцией Толстого: «Это ужасно! И почему это вздумалось старику написать такую ерунду?» Он заставлял других от души смеяться над пьесой с помощью «остранения»: «А потом они зачем-то бросаются в какую-то пропасть, и на них почему-то обрушивается снежный обвал, а какая-то монахиня неизвестно зачем их благословляет. И все это почему-то называется „Когда мы, мертвые, воскресаем“». Толстой даже слегка скорбел из‐за коллеги: «И зачем это нужно было умному старику брать такую неестественную, выдуманную тему? Точно мало самых интересных, самых глубоких сюжетов можно найти где угодно, кругом в настоящей жизни!»893

Осенью 1900 года «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» поставил Московский Художественный театр. Немирович-Данченко в гостях у Толстого тщетно пытался объяснить ему пьесу. «Если бы она была такой, как вы рассказываете ее содержание, тогда она была бы пьеса хорошая», – прокомментировал Толстой894. Со своим другом Гольденвейзером Толстой поделился возмущением, которое охватывало его при мысли обо всех тех, кто сидит в театре и смотрит такую чушь, как «Когда мы, мертвые, пробуждаемся»: «Просто безумие!»895