Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

Содержание вашей драмы нравится мне, но не вижу внутренней связи между обращением начальника крепости (Торншельда. – Б. Х.) и его (Кроэля. – Б. Х.) отречением от насилия. Впрочем, это, вероятно, ясно в самой драме. Во всяком случае желаю ей успеха, и даже успеха материального, который для вас, вероятно, не нужен для роскоши, а для свободы от нужды, и которым вы воспользуетесь, вероятно, только в этой мере952.

Премьера пьесы «Самюэль Кроэль» состоялась в Национальном театре Гельсингфорса в марте 1899 года, менее чем за месяц до поездки Ярнефельта в Москву. Публика приняла спектакль тепло, но без энтузиазма. В этот период тема пьесы, разумеется, получала особую актуальность в связи с выбором методов борьбы против притеснений царизма, однако «пробуждение» главного героя, его переход от активного протеста к смиренной всеобщей любви выглядели неубедительно. Возможно, именно этот момент и показался проблематичным Толстому.

Летом 1904 года Толстой обсуждал Ярнефельта с финскими студентами Яло Ландгреном и Осмо Старком. Тенденция двух последних произведений Ярнефельта, романа «Helena» (1902, «Хелена») и драмы «Orjan oppi» (1902, «Учение раба»), по мнению Толстого, хорошая, но художественности мало. Здесь со всей очевидностью имеет место искаженное воспоминание, что само по себе понятно, поскольку Калима писал воспоминания спустя четыре десятилетия после встречи. Толстой вряд ли мог судить о двух упомянутых произведениях, поскольку изданных переводов не было953 и сам Ярнефельт ни разу не упомянул о них в письмах. На чем основывалось уничижительное мнение Толстого о творчестве Ярнефельта, таким образом остается неясным.

Если исходить из того, что Толстой так и не прочел «Три судьбы» или «Чада земли», то следующая возможность познакомиться с произведениями Ярнефельта появилась у него спустя более чем десятилетие. Корректура книги «Innere Stimmen. Dichtungen in Prosa» (Schwerin, 1910), которая есть в библиотеке Толстого, содержит шесть рассказов из сборника «Elämän meri» (1904, «Море жизни»), а также «Der Tod» («Смерть»), первый акт неопубликованной пьесы «Kuolema» (1903, «Смерть»). Переводчик Георг Болдеманн (1865–1946), чье имя в книге не упоминается, отправил корректуру письмом из Копенгагена (22.12.1909). Найти немецкого издателя для неизвестного финского автора оказалось нелегкой задачей для Болдеманна. У книги пока отсутствовало название, но, может быть, у Толстого есть какая-нибудь хорошая идея? Болдеманн рассказал, что знаком с Ярнефельтом десять лет и ровно столько же лет он читает Толстого. Немец открыто признавался в том, что в прошлом был шовинистом худшего толка, но, прочитав «Воскресение» во время пребывания в Стокгольме, ринулся покупать Библию. Цитата из Нагорной проповеди в конце романа вызвала и его «пробуждение». Кроме того, он – будучи раньше закоренелым антисемитом – обручился с еврейской девушкой.

Немецкий коммерсант Болдеманн родился в Гамбурге, но жил в Дании. Литературой он занимался на любительском уровне и, в частности, сочинил либретто для оперы, которое предлагал Сибелиусу. Именно через финского композитора, который был мужем сестры Ярнефельта, Болдеманн и Ярнефельт познакомились в 1902 году. Болдеманн перевел несколько произведений Ярнефельта на немецкий, чтобы (тщетно) предлагать их немецким издательствам и театрам. Он был женат на уроженке России Лине Аш, брат которой, богатый стокгольмский банкир Улоф Ашберг, симпатизировал левым и поддерживал контакты с советами. В начале 1930‐х Болдеманн переехал в Швецию. С Ярнефельтом его объединяли и близкие родственные связи: сын Болдеманна Хольгер женился на дочери Ярнефельта Майе.

На конверте Болдеманна Толстой написал «Хор. письмо» и попросил ответить Маковицкого954.

Из произведений «Innere stimme» Толстой прочел «Kuolema» («Смерть»). Старая Кристина лежит на смертном одре, и ее сын Паавали охвачен горем. В разговоре Кристины и доктора с Паавали затрагивается тема жизни после смерти. Правильный ответ, который в сцене сна подтверждает сама Смерть, заключается в том, что мы продолжаем жить в любви к ближним. «Люби незнакомца как близкого» – этот посыл утешает отчаявшегося Паавали.