Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

Когда Анна Ганзен, супруга Петера Ганзена, навещала Толстого в марте 1900 года, речь зашла о датской литературе. Кьеркегор оказался слишком сложным, Ибсен вовсе никуда не годился, но книге Харальда Гёффдинга Толстой дал высокую оценку964. В том же месяце он записал в дневнике: «Читал психологию, и с большой пользой, хотя и не для той цели, для которой читаю»965. И еще: «Читаю психологию. Прочел Вундта966 и Кефтинга (Гёффдинга. – Б. Х.). Очень поучительно. Очевидна их ошибка и источник ее. Для того, чтобы быть точными, они хотят держаться одного опыта. Оно и действительно точно, но зато совершенно безполезно, и вместо субстанции души (я отрицаю ее) ставят еще более таинственный паралелизм»967. Здесь подразумевается параллель между духовной и плотской жизнью, сравнение деятельности сознания с функцией нервной системы968. Утверждение Толстого не убедило, и он начал мысленный диалог с датчанином.

Собственное видение вопроса Толстой попытался представить образно:

Я вижу и слышу, что звонят в колокола, и потом вижу народ, идущий в церкви. Одни говорят, что это происходит от того, что колокола имеют свойство вызывать в людях потребность идти в церкви, и потому причина в колоколах; другие говорят, что те самые люди, которые ходят в церкви и звонят в колокола и потом…

Тут Толстой прервался, перечеркнул записанную мысль и начал снова:

Сравнение не вышло. Надо бы сказать так: человек едет верхом, отчасти немного правит, отчасти немного лошадь везет его. Люди рассуждают, глядя на него. Одни говорят: он правит лошадью, другие говорят: лошадь везет его, его движения – последствия движения лошади. Третьи, осуждая и тех и других, важно произносят: существует паралелизм между движениями седока и лошади – она труси́т, он трясется, она станет, он станет. Все это можетъ быть, но ни то, ни другое, ни третье нисколько неинтересно. Единственно интересное – это то, откуда, куда он едет и кто его послал969.

Как и Толстой, Гёффдинг отвергал спиритуализм, чьи сторонники не удовлетворялись эмпирическим опытом, а основывались на «идее души как самостоятельного отдельного существа (субстанции)»970. Важным для Толстого был и другой затрагиваемый Гёффдингом вопрос – возможности и ограничения психологического анализа. Гёффдинга занимала «загадка» индивидуальности, он полагал, что психическая индивидуальность фактически является границей научного исследования. «Обобщенная абстрактная индивидуальность, о которой говорит психология, – это лишь схема, всякий раз выполняемая по-новому. Это многообразие не исчерпывается общей психологией; оно определяется жизненным опытом и искусством, особенно поэзией, и историей»971. Спустя два года Толстой записал в дневнике почти в форме диалога с Гёффдингом: «Как описать, что такое каждое отдельное „я“? А кажется, можно. Потом подумал, что в этом собственно и состоит весь интерес, все значение искусства – поэзии»972. В качестве толстовского тезиса исследователь Л. Н. Кузина определяет «текучесть человека»: человек как изменчивый поток, человек как река973.