Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

Chers et honorés confrères,

J’ai été très content de ce que le prix Nobel ne m’a pas été décerné. Primo, cela m’a délivré d’ un grand embarras celui de le disposer de cet argent qui, comme l’argent en général d’ après ma conviction, ne peut produire que du mal et, secondo, cela m’a procuré l’ honneur et le grand plaisir de recevoir l’ expression de sentiments sympathiques de la part de tant de gens hautement estimés quoique personnellement inconnus.

Recevez, chers confrères, l’ assurance de ma sincère reconnaissance ainsi que de mes meilleurs sentiments.

Léon Tolstoy

19_4/2021042 (ТАК!)

Толстой не прокомментировал выбор Сюлли-Прюдома, но примечательно, что незадолго до этого в разговоре с французским журналистом он восхищался французским поэтом: «Votre Sully Prudhomme a exprimé de noble idées!»1043 («Ваш Сюлли-Прюдом выражает благородные идеи»). Фраза «благородные идеи» была созвучна мнению Академии. В книге «Что такое искусство?» Сюлли-Прюдом упоминается в почетном ряду поэтов, в отличие от таких «обманщиков», как Бодлер и Верлен1044.

Ответное письмо Толстого вышло в шведской прессе в феврале 1902-го1045. Шведская Академия с радостью отметила тот факт, что Толстой сам не стремился получить премию: это решало все проблемы и позволяло Нобелевскому комитету не потерять лицо.

В следующем (1902) году Толстого выдвинул наученный опытом Левертин. С этим же предложением вышли три французских профессора – Эрнест Лихтенберг (Парижский университет), Мишель Брель (Collège de France) и Людовик Галеви (французская Академия). В мотивировке все трое ссылались на «Воскресение», последний роман Толстого.

Теперь умолчать о Толстом было нельзя, требовалось мнение авторитетного эксперта. В качестве консультанта привлекли Альфреда Йенсена, журналиста, переводчика, который почти за десять лет до этого имел удовольствие воспользоваться гостеприимством Толстого в Ясной Поляне. До самой смерти в 1921 году Йенсен будет экспертом шведской Академии по славянской литературе. То, что в 1908 году премию получил поляк Генрик Сенкевич, в значительной степени его заслуга. Зато его развернутые внутренние отзывы в апреле-мае 1902‐го эффективно воспрепятствовали награждению Толстого1046. Йенсен ценил раннее творчество Толстого, большие романы, из которых наиболее важное значение имеет «Анна Каренина» – произведение, «пронизанное глубоким пониманием нравственности и обладающее большей художественной ценностью (чем „Война и мир“. – Б. Х.), тогда как его более поздние сочинения, как художественные произведения, так и эссе, похвалы не заслуживают»1047. Они «незрелы и вводят в заблуждение», содержат «ужасные натуралистичные описания», проповедуют «негативный аскетизм», «теоретический анархизм», «примитивную жизнь, оторванную от высокой культуры», «враждебное отношение к культуре» и «односторонность». Повесть «Крейцерова соната» восхваляет «неестественное воздержание». Заключение Йенсена звучало однозначно:

Если иметь в виду такие бессмертные произведения, как «Война и мир» или «Анна Каренина», то пальму первенства можно относительно легко отдать великому русскому писателю. Но препятствием здесь становятся многие другие произведения писателя, которые получили большой резонанс и не принять которые во внимание нельзя1048.

Присудить Толстому Нобелевскую премию означало признать и поддержать общественную значимость и мировоззрение писателя. «Толстого можно назвать великой совестью России, но он не ее сердце и – надеюсь – в еще меньшей степени не ее будущее», – подытожил Йенсен1049. И поскольку Толстой сам официально заявлял о вреде денежных премий, лучше будет не «навязывать» большому писателю награду1050. В тот год премию получил немецкий историк Теодор Моммзен – явный знак того, что лауреатом сможет стать не только автор художественных текстов.