Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

В одном из своих «Smaa Breve» Хильдич делает набросок к портрету Толстого. Одежда выглядела купленной за гроши в деревенском магазине. Длинная серо-голубая блуза с пуговицами до подбородка, дешевые белые штаны из хлопка и большая грубая обувь. Длинная седая борода с коричневатыми концами. Он сидел прямо, закинув ногу на ногу. Красивым Хильдич назвать его не мог: большие навыкате глаза, длинный бесформенный нос, большой рот со слегка вытянутыми вперед губами. Но выражение лица дружелюбное и приятное, лоб высокий, и глаза умные, живые.

Решили говорить по-немецки, и Хильдич, не теряя времени, поднял вопрос о бедственном положении Финляндии, об отчаянии и тревоге, которые вызывает у финнов политика русификации. Выслушав, Толстой устало коснулся лба: «Вы, как сказано, не финны. Но знаете, кто вы? Вы, как и я, как все норвежцы, все финны и все русские? Вы христианин. А это нечто бесконечно большее. <…> Единственно великое, всё затмевающее, – это то, что мы христиане»402. Национальные вопросы – это не то, во что Толстой хотел бы вовлекаться.

Хильдич запротестовал: речь идет о «нехристианском насилии», которому Россия подвергает «маленькую просвещенную, перспективную Финляндию»! Толстой не дал себя переубедить: неважно, большая страна или маленькая. «Царство Божие важнее всего. Ищите прежде всего царство Божие, и все остальное вы тоже обрящете! Это касается и финнов». Собственно говоря, финны находились в более счастливом положении, нежели русские: «Финнам выпал, несмотря на все, лучший жребий из всех. Страдать хорошо. Господь держит в повиновении того, кого любит»403.

Норвежец покраснел от стыда за Толстого. По отношению к финскому народу эта «проповедь» была ничем иным как предательством. Русские могли бы искать царство Божие, позволив финнам сохранить свой ограниченно независимый статус. Конечно, ответил Толстой, но как обстоит дело с религией в Финляндии?404 Протестантство в целом было слабым и неактивным. Католическая церковь, напротив, идя окольными путями, все же проявляла бóльшую духовную силу. «Нет, мы должны снова построить царство Божие на земле; христианское возрождение должно охватить весь мир, мы снова должны стать простыми и праведными и в нашей вере, и в наших обычаях. Пусть христианская любовь объединит всех нас».

Но, спросил Хильдич, разве христианское милосердие не следует применять и в русско-финских отношениях? Судя по письму Хильдича в Dagbladet, Толстой ответил так: «Я никак не могу проявить бóльшую личную симпатию по финскому вопросу. Некоторое время назад у меня здесь были два финна; я был вынужден сказать им то же самое. Все эти маленькие европейские страны кричат и поднимают шум; Дания и Германия, Норвегия и Швеция между собою, Венгрия против Австрии, и вот теперь Финляндия. Они все забывают, что прежде всего мы принадлежим большому христианскому сообществу, все. Всё остальное второстепенно».

То, что сам Толстой принадлежал крупнейшей стране мира, ничего не значило, поскольку сам он считал себя космополитом: «Для меня существует только все человечество, независимо от того, называет ли оно себя норвежцами, французами, датчанами, немцами, шведами или русскими».

Со всей очевидностью найти здесь поддержку Финляндия не могла. Хильдич воспринял слова Толстого скорее как насмешку и почувствовал некоторое облегчение, когда предмет разговора сменился, и они перешли к другой любимой теме Толстого – отказу от военной службы, что должно стать важной составляющей христианской веры. Толстой рассказал о коллективном письме из Швеции, в котором у него спрашивали, как христианин должен относиться к армейской службе и военной присяге. Именно к этому вопросу он постоянно обращался в своих книгах:

Исходя из христианской религии, которую, как утверждается, признаёт и само государство, все должны отказываться идти в солдаты. Это первейший долг христианина. Меня спросили о моем мнении. Как будто у истинного христианина может быть более одного мнения об этом; если это станет обычным, это было бы самым главным, что может случиться на земле. Знаете, что в моих глазах выглядит самым отталкивающим? <…> Это офицер, офицер в униформе. Эти блестящие пуговицы, эти эполеты он носит, чтобы таким образом объявить: «Я палач, я бессовестный мерзавец, готовый из‐за малейшего повода пойти и убить ближнего, даже если он был только добр ко мне»405.