Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

Перед ужином у Ярнефельта появился шанс описать Толстому бедственное положение Финляндии. Тот слушал, кивая. Он хорошо понимал, что речь не о традиционном патриотизме. Финляндия в первую очередь населена людьми, а не «финнами». С норвежцами все иначе. Один норвежец, по всей вероятности Якоб Хильдич424, был недавно у Толстого и рассуждал о торговом договоре или чем-то подобном, что сделает норвежский народ сильным и богатым. Толстому было грустно видеть человека, находящегося в плену собственных заблуждений. Слова норвежца Толстой иллюстрировал интонацией, жестами и мимикой, и Ярнефельт как живого видел перед собой «норвежского патриота с его флагом и национальной гордостью»425.

В случае с Финляндией речь шла лишь об охране «света и свободы», и не только для себя. Толстой привел сравнение, чтобы показать, каким ему представлялось положение финнов:

В темном подвале сидит группа людей; только одна маленькая полоска света просачивается из окна наверху. Ближе всего к окну, совсем рядом с ним сидит один из них. Если он сейчас заметит, что чья-то рука хочет снаружи закрыть окно досками, тем самым оставив его в темноте, и начнет защищаться, то у него будет больше морального права и больше причин для самообороны, поскольку вопрос о свете или тьме касается всех, кто находится в подвале426.

То, что финская деревня могла поверить во всевозможные слухи о справедливом распределении земель, показалось Толстому в высшей степени странным. Как бедные торпари могли подумать, что Россия будет раздавать землю? Объяснение Ярнефельта, что люди, возможно, полагают, что российское правительство заботится о безземельных, Толстой встретил красноречивой ироничной миной. Но каковы земельные отношения в Финляндии? Размеры поместий, соотношение крупных и мелких хозяйств, обрабатываемых и необрабатываемых земель, плодородных и неплодородных? Ярнефельт с большим интересом обсудил бы вопросы народного просвещения, но Толстой упорно возвращал разговор к обсуждению землепользования. Было понятно, что для Толстого это центральный вопрос, соответственно, и в отношении Финляндии. Здесь также следовало отказаться от привилегий. Толстому решение земельного вопроса представлялось ясным: в соответствии с теорией американца Генри Джорджа, землевладение следует заменить всеобщим земельным налогом на фактически обрабатываемую землю.

Ужин подавал слуга во фраке и белых перчатках, что резко контрастировало с простой одеждой Толстого. Члены семьи ели более изысканные блюда, супы, мясо и десерты в то время, как Толстой довольствовался гороховым супом и кашей. Он отказывался не только от мяса, но и от молока, масла и яиц.

После ужина Толстой показал Ярнефельту свою новую книгу «Христианское учение» (1898), опубликованную в Англии Чертковым. Это было изложение веры Христа без библейских цитат, собственными словами Толстого. Первоначально Толстой намеревался работать над этой книгой на протяжении всей жизни, чтобы публикация осуществилась посмертно, но поддался уговорам друзей и все-таки позволил ее напечатать. Ярнефельт пролистал книгу. Текст мог показаться сухим, что, разумеется, было осознанным выбором автора, защищавшегося от всяческого «гипнотизма», когда дело касалось религии. Первое и общее впечатление, которое складывалось у читателя, – с ним говорит сам Бог через разум и любовь Толстого427.

Дискуссию о Финляндии пришлось отложить, так как Толстого ожидали другие посетители. В небольшом темном кабинете, куда допускался лишь ближний круг, толпилась группа молокан – сектантов с юга России, сильных высоких мужчин с одухотворенными лицами. Они испытывали ужас от встречи с Москвой с ее церквями и бессмысленными, по их представлениям, религиозными обрядами: «Никогда мы не видели такой духовной тьмы, как здесь, в Москве, городе, который, как считает народ, должен быть источником света»428. Однако, как они признались, и среди них царил духовный кризис. Молодежь считала скучными молитвенные собрания с пением псалмов. Толстой рассказал о другом типе собраний, где можно свободно критиковать кого-либо из присутствующих, а критикуемый может защитить себя только на встрече в следующее воскресенье. «Подумайте, какая польза!» – воскликнул Толстой.