Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

Цензура финской прессы оставалась по-прежнему жесткой и даже усиливалась. Повсюду видели планы по подрыву государственного строя: «Подавляют самые лояльные высказывания, даже сам закон, на коем зиждется общественное устройство и который Бобриков на самом деле обязан защищать от лица императора – великого князя, цитировать нельзя». В частной беседе с Фразером русский генерал-губернатор однозначно объяснил, что император выше закона. Толстому не оставалось ничего иного, как призывать к неустанному сопротивлению: «Не прерывайте борьбу! Ведь речь идет о ваших главных интересах, возможно все!» Только словом можно добиться победы истины и справедливости. Тьма должна отступить.

А как обстоят дела с армейской службой? Фразер объяснил, что изменение закона в той форме, которую представил царский режим, едва ли может получить одобрение финского ландтага. Но разве нет риска, что режим на основании закона сформирует отряды и батальоны для отправки в Россию? Для Толстого решение было очевидным: «Только одно средство действенно. Личный протест каждого, открытое непризнание собственной совестью всякой насильственной меры».

Ранее в тот же день к Толстому приходил молодой русский, открыто выразивший непринятие «отвратительной военной системы» отказом от выполнения воинского долга. Но его отец, известный и уважаемый человек, угрожал сыну самоубийством, если тот не изменит решения, и сыну все же пришлось поступить в армию. Где, впрочем, ему делали всяческие поблажки – видимо, чтобы как можно скорее избавиться от беспокойной особы. Несмотря на то что юноше не удалось избежать службы, Толстой считал, что его поступок должен стать образцом для подражания: «Я хочу сказать, что если сейчас каждый последует примеру этого молодого христианина, чья совесть запрещает ему убивать ближних, многого можно будет добиться».

Фразер, бывший гвардейский офицер, но ныне сторонник мира, со своей стороны посетовал, что часто матери призывают сыновей выбирать военную стезю, а дочерям советуют выходить замуж за военных. Бурская война также свидетельствовала, что время вышло из повиновения, а деяния людей основаны на насилии. Толстой согласился: «Весь мир, за исключением единственного народа, который сам далеко не един в этом вопросе, выражает симпатии бурам, но никто не делает ни шага, чтобы им помочь. <…> То же касается финнов: в различных кругах вас поддерживают, но каждый беспокоится о собственном положении и поэтому не решается вмешиваться. Всё всегда вопрос финансов! Так для европейских великих держав бурская война и для наших власть имущих вмешательство в правое дело финнов!»

В борьбе буров и финнов было определенное сходство, но один момент, по мнению Толстого, ставил последних в лучшее положение, а именно: они имели дело с «добросердечным народом». Фразер процитировал Толстого: «Русский человек добр, христианин по натуре, и он никогда не радуется падению другого». «И страдает вместе со страдающими», – торопливо добавил Фразер. В обоих случаях все зависит от самих буров и финнов. «Единственное спасение – встать на путь протеста, а именно мирного протеста», – упрямо настаивал Толстой. А самым важным был протест отдельного человека:

Даже на лояльный протест со стороны определенного класса или общества безжалостное и бессовестное правительство всегда может ответить насилием и преследованиями, но для власти будет много сложнее бороться против пассивного сопротивления, которое направлено только на то, чтобы не поступать против своих знаний и не нарушать законы совести. Здесь редко появляется достаточное основание для пресечения, и именно на возможность злоупотребления властью не стоит провоцировать. До определенной степени и в определенных пределах подчинение с протестом на устах иногда может стать мудрым решением, во всяком случае, это мое мнение450.