Краруп со всей очевидностью ошибается в дате, и ошибается крупно, поскольку предыдущее пребывание Толстого в Москве имело место в 1901 году. Ранее же он на протяжении двух десятилетий проводил в Москве почти каждую зиму. Таким образом, подозрения разбужены. Пять страниц Краруп о Толстом – фальсификация? Вильям Хасте, редактор воспоминаний, тоже признается, что подчас сомневался в достоверности рассказов, хотя указать мог только на некоторые мелкие несоответствия и неточные детали453
. Е. В. Краснова, российская исследовательница, говорит о «незначительных искажениях истины», возникших в силу пожилого возраста и недостатка записей и печатных материалов454, а Элизабет Фабитиус, автор энциклопедической статьи о Краруп, отмечает, что многие сведения из мемуаров ничем не подтверждены455.Но тем не менее позволим Краруп рассказать о состоявшейся, по ее заверениям, встрече с Толстым. Первым, на что она обратила внимание, оказавшись в Долгом Хамовническом переулке, была простая меблировка. В России мебель часто передавалась по наследству от поколения к поколению, и если в Дании ее старались отреставрировать и обновить, то в России таким пустякам не придавали значения. Таково единственное воспоминание Краруп о доме. Она также никак не описывает внешность Толстого и не упоминает о других членах семьи. По всей видимости, у художницы Краруп не было с собой блокнота и карандаша для портретных набросков, хотя она говорит, что поездка в Москву предпринималась именно для встречи с Толстым. Кроме того, по ее словам, она была корреспондентом датской прессы, однако в прессе ее интервью с Толстым до сих пор не найдено.
Толстой просиял, узнав, что она не замужем: «Замечательно, что вы не замужем и не думаете выходить. Люди, которые создают семью, часто ее фаворитизируют и забывают о всеобщем добре. Поэтому несемейные люди приносят обществу больше пользы»456
. Реплика Толстого сама по себе вероятна; собственным дочерям он также давал понять, что будет рад, если они останутся незамужними.Услышав, что Краруп из Дании, Толстой заговорил о собственном генеалогическом древе, чтобы показать, что его род тоже происходит из датчан. Первого прибывшего в Россию предка звали Дик, по-русски «Толстой». Немецкие литераторы хотели видеть Дика немцем, но их теория Толстого не убеждала: «Несколько поколений нашей семьи передавали от отца к сыну, что у нашего рода датские корни. Два российских историка проработали архивы и дошли именно до Дика. Оказалось, что он был крупным полководцем, который пришел в Россию с тремя тысячами вооруженных людей. Неизвестно, каковы были его планы, но, поскольку его первые следы обнаруживаются в Новгороде, можно предположить, что он пришел из тогдашних датских земель у Балтийского моря»457
. Упоминался также Николай I, который во время аудиенции якобы спросил одного из предков Толстого, датчанин ли он.Здесь мы вынуждены частично поправить Толстого (или, возможно, Краруп?). Имя первого упоминаемого в документах предка Толстого было не Дик, а Индрис, в 1353 году этот воевода пришел из Священной Римской империи в Чернигов, сейчас это украинский город, с войском численностью – совершенно верно – три тысячи человек458
. Фамилию, которая, несомненно, происходит от русского корня, впервые взял один из потомков Индриса в XVII веке. Однако сам Толстой, по-видимому, предпочитал верить в теорию об изначальном имени Дик, поскольку в 1890 году он рассказывал об этом своему немецкому биографу Рафаэлю Лёвенфельду, ссылаясь на имевшуюся в его библиотеке четырехтомную «Российскую родословную книгу» (1855–1857). Ее составителем был Петр Долгоруков (не Долгорукий, как пишет Краруп)459.Краруп добавила, что русские цари уже с XVIII века проявляли особый интерес к Дании, а особенно к Гольштейну. Они называли себя Романовыми, но в действительности принадлежали Гольштейн-Готторпскому герцогству. Род Романовых (по мужской линии) закончился внуком Петра Великого Петром II, в то время как дочь вышла замуж за герцога Гольштинского, и их сын стал правителем России Петром III.
Может быть, Толстой тоже интересуется Гольштейном?