«И Толстой начал говорить, – пишет Хагельстам. – Он спрашивал, а мы отвечали». Толстой сказал, что его очень интересует их «несчастная родина». Тема была щекотливой, особенно если путевые заметки предполагалось опубликовать в Финляндии. Поэтому далее Хагельстам пишет: «Он задал несколько вопросов, на которые я правдиво ответил, но которые здесь вынужден опустить… Он покачал головой, его прекрасные неописуемо глубокие глаза встретились с нашими, и на несколько секунд наступила тишина». Рисуя поэтический портрет, Хагельстам, уделяет особое внимание глазам: «Глаза Толстого – это нечто неземной красоты. Ясные, мерцающие, словно распространяющие вокруг свет, но этот свет все же приглушен, как у первых золотых солнечных лучей, пронзающих легкий туман».
Для Толстого Финляндия была связана с Ярнефельтом, и он поинтересовался, знакомы ли гости с братьями Ярнефельт. Далее Толстой сам перешел к теме пацифизма: «В сочинениях писателя Арвида Ярнефельта высказывается мысль об отказе от военной службы, поскольку она противоречит христианскому сознанию, и я нахожу эту идею абсолютно верной»463
.Хагельстам с удовольствием продолжил бы беседу, но уже было заметно, что Толстой утомился и ослаб. Приступ кашля заставил дам встревожиться. Пришло время прощаться. Толстой посмотрел на гостей «незабываемо одухотворенным взглядом», протянул руку и попрощался по-русски с госпожой Хагельстам и по-французски с ее супругом. Хагельстама переполнило счастье при мысли, что ему пожал руку великий Толстой. Для него Толстой был «самым гениальным умом современности и ее совестью».
У Хагельстамов сложилось впечатление, что они видели умирающего Толстого. Взгляд сохранял живость, но голос звучал слабо и невыразительно, «словно у умирающего», осанка была сгорбленной, тело исхудавшим.
На следующий день Хагельстамы посетили Чехова на его вилле в Ялте. Чехов удивился, узнав, что они были с визитом у Толстого. Сам он приходил к нему несколько раз осенью и зимой, но ненадолго. Диагноз доктора Чехова был в равной степени мрачным и неверным: «С ним все кончено, вынужден сказать это с глубоким прискорбием. Возраст – ничего не поделать. Эту зиму он не переживет. <…> Подумать только, какая это будет потеря для России и мира».
В конце апреля Толстой смог совершать прогулки, опираясь на трость. В мае у него случился приступ брюшного тифа, и ему понадобилось четыре недели, чтобы поправиться, но 25 июня он уже был в состоянии уехать домой в Ясную Поляну.
Вентцель и Мария Хагельстам на грузовом пароходе отбыли из Севастополя в Константинополь, а оттуда вернулись в Финляндию. В 1903 году Бобриков выслал Вентцеля из страны по причине его политического свободомыслия, и ему пришлось жить в эмиграции, главным образом во Франции, пока Финляндия не обрела независимость.
По возвращении в Ясную Поляну практически восстановившийся после болезней Толстой снова работал, когда в конце лета к нему приехали гости из Швеции – педагог и журналист Ида Бэкманн (1867–1950) и Альма Сундквист (1872–1940), женский врач, в будущем активная сторонница сексуального просвещения. Они проделали долгое путешествие, главной целью которого были бакинские нефтяные предприятия Нобелей, но, помимо этого, побывали в Петербурге, Москве, Ростове-на-Дону, в селе Старошведское и Полтаве. Из Тулы в Ясную Поляну добирались в коляске, запряженной лошадью, которая ковыляла «в медленном и сонном темпе», дорога была долгой и монотонной, и, когда кучер приблизился наконец к двум башнеобразным столбам, благоговение перед встречей с Толстым почти успело угаснуть.
К главному зданию усадьбы подъехали по ухабистой, посыпанной сеном аллее. Навстречу им вышла молодая женщина в широкополой шляпе, коротком платье и больших сапогах. За ней следовали две овчарки. Вместе с дамой они прошли последние метры до белого двухэтажного дома. Бэкманн и Сундквист подождали на застекленной веранде, где стояли простые, но удобные плетеные кресла, пока слуга искал Александру Львовну, младшую дочь Толстого. Вернувшись, он сообщил, что та в летнем павильоне с «доктором».
Перед павильоном расположился в ожидании ряд пациентов, у большинства, судя по всему, болели глаза. В самом помещении работали доктор в белом халате и десятилетняя девочка «с хрупкой тонкой фигурой и очаровательными глазами». У девочки был большой рот, но при этом «по-детски красивый, теплый и радостный». Встряхивая пузырек с лекарством, она представилась Александрой, дочерью Толстого. Врачом был Дмитрий Никитин, который лечил Толстого в Крыму, а затем приехал с ним в Ясную Поляну. Каждый день с утра он с Александрой в качестве помощницы принимал по 30–35 пациентов – местных бедняков.