Глава Краруп о Толстом представляет собой смесь фактов, заблуждений и вымысла. То, что Толстой интересовался происхождением и прошлым своего рода, подтверждается документально, но удивительно, что Краруп никак не комментирует его религиозные представления. Впрочем, можно допустить, что она направляла беседу к темам, которые были интересны именно ей. Не следует также выпускать из внимания, что воспоминания записывались спустя десятилетия после описываемых событий. Если Краруп действительно встречалась с Толстым, то это произошло в период между 1897 и 1901 годом.
Летом 1901 года Толстой заболел малярией. В сентябре проявились осложнения, поэтому зиму лучше было провести в теплых краях. Из множества вариантов был выбран дворец графини Паниной в Гаспре, что в двенадцати километрах от Ялты. В том же месяце Толстой прибыл туда вместе с семьей.
В Гаспре Толстой совершал прогулки, работал, писал, принимал гостей, в частности Горького и Чехова. Простудившись в начале 1902 года, он снова серьезно заболел, на этот раз воспалением легких. Здоровье настолько ухудшилось, что стали опасаться близкого конца. Мировая пресса сообщала о критическом состоянии Толстого. Но уже в марте появились признаки выздоровления, и Толстой снова начал принимать посетителей. Двадцать четвертого апреля – впервые с января – его на пятнадцать минут перенесли на балкон на свежий воздух. В этот же день он принял посетителей из Финляндии – издателя и редактора Венцеля Хагельстама (1863–1932) с женой Марией (1871–1934)462
.Супруги Хагельстам проделали увлекательное путешествие. Трое суток поездом из Москвы до Владикавказа, затем Тбилиси, Баку, Новороссийск. Далее пароходом в Крым и Ялту. Хагельстам был образованным человеком, который вел наблюдения за жизнью местных народов, посещал достопримечательности и места, связанные с русской литературой. Конкретного дела к «самому великому человеку в мире» у пары не было, скорее они хотели только на месте получить информацию о состоянии его здоровья. Правдивы ли слухи о том, что Толстой при смерти?
Кучер-татарин без труда нашел величественный дворец. Он возвышался как средневековый замок с двумя башнями, отсюда открывался восхитительный вид на море. Чтобы не привлекать внимание, последнюю небольшую часть пути до дворца Хагельстамы преодолели пешком. Во дворе их тут же встретил слуга. На вопрос, как можно найти Толстого, слуга ответил: «Он очень болен. Старый граф несколько недель не выходил на улицу, но сегодня его смогли ненадолго вынести на террасу. Рядом с ним только близкие, и он никого не принимает».
Поняв ситуацию, посетители удовлетворились тем, что попросили слугу передать Толстому добрые пожелания от двух финских путешественников, которые хотели справиться о его здоровье и рады слышать, что он поправляется. Человек взял их визитные карточки и исчез, Хагельстамы остались ждать. Тишину прерывали лишь шорох песка под ногами и легкий ветер в кронах окружавших двор огромных деревьев.
Некоторое время спустя открылась парадная дверь и появился супруг дочери Толстого Марии Николай Оболенский, в рединготе и с непокрытой головой. Оболенский вежливо объяснил по-французски: «Спасибо за ваше беспокойство о здоровье графа Толстого. В действительности старый граф так слаб, что едва ли может говорить более минуты. Но он объяснил, что очень интересуется вашей родиной, Финляндией, и хочет видеть вас. Могу я попросить вас войти?»
Через маленькую прихожую они вошли в большой зал, где стоял огромный покрытый скатертью стол. Оболенский беззвучно открыл двустворчатые двери в новое помещение впечатляющих размеров. Это комната со спартанской меблировкой и служила больничной палатой Толстого. По словам Хагельстама, в интерьере было что-то древнескандинавское. В углу за большой ширмой на скамейке сидел Толстой. Без намека на формальную вежливость он пристально разглядывал их ясными светло-голубыми глазами. Он был одет в русскую рубаху, подпоясанную на талии, и обут в высокие сапоги. Рядом на столе стояла порция спаржи. Он протянул им левую руку (в правой держал побег спаржи) и спросил, на каком языке они хотят говорить – русском или французском. Когда же выяснилось, что по-русски говорит Мария (урожденная Дьяковская), а Вентцель знает только французский, Толстой вежливо предложил вести беседу по-французски.
Вошли и поздоровались две дамы, дочь Толстого и, по-видимому, сестра Оболенского.