Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

Далее поезд и конный экипаж – и вот Ландгрен и Старк уже там, где им предстоит провести лето. Булыгин, образованный человек благородного происхождения, ушел в отставку, чтобы заняться сельским хозяйством. Толстовство в этой семье проявлялось в первую очередь как религиозное свободомыслие. Православие заменила «религия сердца». В остальном находили компромиссы, ориентируясь преимущественно на троих сыновей. Ландгрен привязался к старшему, пятнадцатилетнему Сергею (1889–1937), способному юноше, который, помимо прочего, открыто иронизировал и критиковал идеи Толстого и родителей. Позднее Сергей станет убежденным толстовцем. В 1916 году его арестуют за отказ от военной службы и вышлют в Сибирь. В советских 1920‐х он сменит фамилию на Булыгин-Свободный и станет основателем толстовской коммуны «Братский труд», впоследствии его арестуют и расстреляют в 1937‐м. Трагическая судьба ждала и Михаила (1894–1936). В отличие от братьев, он воевал в Первую мировую и в какой-то период активно сотрудничал с Красной армией. В 1930‐х его, как крестьянина, раскулачили, а потом арестовали. Благодаря вмешательству отца он получил помилование, но домой вернулся сломленным. Третьего сына, Ивана, также арестовали в 1916‐м за то, что он подписал воззвание против войны, в тюрьме он скончался477.

Летние недели в русской деревне Ландгрен и Старк проводили в обществе мальчиков Булыгиных и других молодых сезонных работников. О физической работе, однако, речь шла редко. Иногда ходили на сенокос, иногда ухаживали за ульями. Читали вслух классиков, музицировали, играли в подвижные игры, купались в ближайшем пруду и ходили на прогулки до почты. В начале июня из Финляндии пришла шокирующая новость. «Биржевые ведомости» сообщили, что генерал-губернатора Бобрикова застрелил финский активист Эйген Шауман. Стипендиаты опасались последствий, которые это убийство могло получить в России. Вдруг русские отреагируют мщением!

От идеи посетить Толстого оба молодых финна отказались. Им не хотелось присоединяться к толпе любопытствующих и занимать драгоценное время писателя, не имея к нему никакого конкретного дела. Однако шестого июня Толстой сам приехал верхом в Хатунку478. Известие о том, что Толстой хочет их видеть, застало Ландгрена и Старка на лугу. «Ой, какие вы молодые!» – сказал Толстой, когда запыхавшиеся студенты спешно явились в усадьбу в предвкушении встречи.

За чаем Ландгрен рассматривал Толстого. Белая крестьянская рубаха и высокие блестящие сапоги были знакомы по фотографиям, но он оказался неожиданно высок ростом. Взгляд был словно обращен внутрь. Будущий профессор славянской филологии ловил каждое слово Толстого. Отметил несвойственную русскому языку ровную интонацию. Толстой ничего не подчеркивал голосом и не жестикулировал, что в других случаях было для русских довольно типичным.

Толстой говорил, остальные слушали. Ландгрену было сложно следить за ходом его мысли, но когда разговор зашел об убийстве Бобрикова, Ландгрен навострил уши. Оказалось, что Толстой знал содержание письма Шаумана к императору. Казалось даже, что Толстой испытывал некоторую симпатию к молодому финну, хоть и тщательно подчеркивал, что не признаёт убийство ни при каких обстоятельствах. Такие люди, как Бобриков, сами роют себе могилу и должны смириться со своей судьбой. Но в более долгосрочной перспективе это резкое отклонение от политики пассивного сопротивления, которой до этого придерживались финны, не оправдало ожиданий Толстого и вызвало разочарование.

Для Толстого Финляндия ассоциировалась с Арвидом Ярнефельтом, чьи убеждения он высоко ценил, но считал его при этом слабым писателем. Возможно, он лишь повторяет самокритичные высказывания Ярнефельта, подумал Ландгрен.

Вечером 76-летний Толстой, со сгорбленной спиной, но бодрый и полный сил, сел в седло и поехал верхом домой.

Ландгрен и Старк встретились с Толстым еще раз – теперь в Овсянниках, имении Горбунова-Посадова. Хозяин попросил их перевести со шведского для «Посредника» несколько глав из книги о Швеции, и они явились показать результаты своего труда. Примерно через час неожиданно приехал верхом Толстой. На этот раз за самоваром шел разговор о Русско-японской войне. Когда Толстой заговорил о насилии и убийствах, от его благодушия не осталось и следа. В жестких выражениях он критиковал церковь и официальное христианство, которые проявили полную беспомощность в борьбе со злом. «Вы лютеране?» – спросил он Ландгрена и Старка. Те ответили утвердительно. В представлении Толстого лютеранство было ничуть не лучше других церквей. Немецкий император Вильгельм II был лютеранином, но во время восстания боксеров в 1900 году в Китае посылал отряды и призывал солдат действовать подобно безжалостным гуннам. В горячих речах возмущенного Толстого было нечто, что Ландгрену не нравилось.