Когда через несколько дней Ландгрен и Старк возвращались в имение Булыгина, они увидели Толстого на железнодорожной станции в Козловке. Он быстро шагал вперед-назад, как будто что-то искал. Финские студенты преодолели тогда небольшое расстояние на поезде, после чего их отвел к Булыгину слегка выпивший полицейский, который открыто признался, что специально приставлен следить за иностранцами. Но он уже убедился, что юноши – люди приличные. Впрочем, не все местные жители это убеждение разделяли: в деревне ходили слухи, что финские студенты на самом деле японские шпионы.
Так ни разу и не проделав путь в пятнадцать километров до Ясной Поляны, Ландгрен и Старк все же смогли познакомиться с сыновьями Толстого Сергеем и Львом. Старший вызывал уважение, в то время как Лев Львович показался Ландгрену несерьезным. С финскими студентами он обсуждал на шведском Русско-японскую войну. Все, кроме войны, он считал неважным и рвался на фронт. Впрочем, позже в том же году он об этих планах забыл.
Вернувшись в Гельсингфорс, Яло Ландгрен (Калима) продолжил учебу. Толстой снова появился в его жизни в 1907 году, когда Ландгрен сделал финский перевод повести «Казаки». В 1915‐м он защитил докторскую диссертацию, а через два года стал экстраординарным профессором финно-угорских языков в Казанском университете. Эту должность он оставил в 1917 году после Октябрьской революции. В 1935‐м Калима стал профессором славянской филологии Хельсинкского университета. Осмо Туорила в 1910‐х работал переводчиком в Государственном совете, а позднее занимал должности финансового директора и прокуриста.
Двадцать второго октября 1904 года в Ясной Поляне появился датчанин, который спросил, не дадут ли ему какой-нибудь еды. Как выяснилось, он поспорил, что пройдет пешком расстояние от Владивостока до Копенгагена (11 360 километров!) за один год без копейки в кармане. Теперь же спешить было некуда, потому что за день до этого срок пари истек479
.Вечером 21 января 1905 года Толстой рассказал доктору Душану Маковицкому о состоявшемся днем разговоре со шведским посетителем, автором статьи о Толстом и Стриндберге480
. Встреча дала Толстому повод назвать Стриндберга психопатом того же типа, что и польский писатель Пшибышевский.Личность шведского гостя остается загадкой481
. Отчет о своем путешествии он опубликовал в журнале «Hvar 8 dag» под псевдонимом Олег. Там говорится, что он кандидат философии из Уппсальского университета, хорошо разбирается в российских реалиях и в начале 1905 года за счет журнала осуществил турне по России, проехав от Петербурга до Варшавы. Из десяти статей, вышедших в «Hvar 8 dag» под заголовком «Ryssland just nu» («Россия сейчас»), четвертая рассказывает о визите к Толстому.В Ясную Поляну Олег прибыл в санях, запряженных сонными почтовыми лошадьми. Нанятый извозчик свернул с тракта и через полуразрушенные ворота подъехал к дому вдоль деревьев в тяжелом снегу. Олег разочарованно рассматривал главное здание: «Не дворец, обычное небольшое русское имение». В прихожей ждал еще один посетитель, который тоже хотел побеседовать с Толстым. Это был молодой приказчик, приехавший показать стихотворение, которое сочинил, думая о Толстом. Стих, который гость прочел и Олегу, оказался «религиозным, с реминисценциями из Библии и духовно-назидательных книг, экзальтированным и безвкусным и все же трогательным в своем беспомощном пафосе». Кроме того, петербуржец хотел узнать мнение Толстого о целительной силе святых мощей.
Вышел легко узнаваемый Толстой, но его быстрая походка и некоторая нервность Олега удивили. Приказчик был принят первым, а Олега попросили подождать в комнате доктора Маковицкого. Там повсюду были медицинские склянки, письма и брошюры о вегетарианстве, а на столе лежал огромный фолиант под названием «Über die inneren Krankheiten» («O внутренних болезнях»).
Спустя некоторое время Толстой позвал Олега мягким и приятным голосом. «Значит, из Швеции! Эта страна меня всегда интересовала!» – воскликнул писатель. Жаль только, что Швеция тоже начала вооружаться. «В этом виноваты безумный патриотизм и правительства, натравливающие народы друг против друга». Но у Швеции нет причин бояться русских! По крайней мере, Толстой никогда не слышал, чтобы какой-нибудь русский угрожающе выражался в адрес Швеции. В более сложной ситуации находились малые, притесняемые народы российского государства – поляки, финны, армяне и прочие. Все они могли рассчитывать на симпатию Толстого: «Их дело правое, и я всегда болею душой за их судьбу».