Шамбала

Вновь возвращался вечер, будто и не покидал эти земли, хоть и казалось, что минула целая вечность. Я люблю закат – и всегда любила. Есть в нем нечто неразгаданное, сокрытое от людских глаз – как душа в человеческом теле. Я попыталась насладиться этим сладостными мгновениями и немного успокоиться. Не правда ли странно: дню, вечеру и ночи отведены часы, заход же солнца ничтожен. Вот еще тебе светит луч надежды – но через секунду ты во тьме. Почему самое лучшее столь скоротечно?..

Локоть Ната коснулся моего, и я вздрогнула, как ошпаренная. Мысли прервались, вернулась реальность.

– Нат, слушай, я не знаю, что там происходит между тобой и Руни, но не впутывайте меня в это, ладно?

Я решила снова забыться сном – хоть на несколько часов. Да, безответственная эгоистка – и что с того? Все лучше, чем разгребать бесчисленное множество неурядиц.

25

Еще со времен Союза было установлено, что фабрики, заводы, дома культуры и прочие общественные здания, за исключением продуктовых лавок, являются помещениями избирательных участков. Тетка, будучи представительницей системы образования, всю свою жизнь заведовала организацией определенной части школы. Сегодня в полдень там соберется много народу, чтобы проголосовать за кандидата. Точнее, текущего Правителя.

До рассвета я ушла к Марии. Тетка не без причины опасалась оставлять ее одну. Весь город опасался бунтов или очередных нововведений Правительства. Волны восстаний из других провинций уже докатились до ушей волчков. А меня снедало любопытство, что сталось с командой Сета. Алая пелена крови до сих пор стояла перед глазами – так же, как и смерти повстанцев.

В хате стоял лютых холод. Из окон мы наблюдали, как постепенно пустеет селение – люди семьями уходили на избирательные участки исполнять свой гражданский долг. Кругом чуялась пустота. Пустота и безысходность.

Я отошла от окна, прикрыв его старым лоскутом, некогда служившим занавеской.

– Есть хочешь?

Мария кивнула. Она листала какую-то потрепанную старую книжку – наверняка слишком глупую, чтобы читать или слишком умную для ее возраста, чтобы понять.

Растопила печь, достала из рюкзака то немногое, что удалось взять. Кажется, это были яйца, рыба и кусок хлеба Мальвы – уже не помню.

Тишина несколько угнетала; прежде всего оттого, что до коликов жаждалось присутствовать на тех выборах. Что там происходит? И главное – как?

– Кто колол дрова?

– Вит, – Мария подсела ближе, грея свои тонкие конечности.

Я едва заметно улыбнулась. Ну конечно: достопочтенный джентльмен Вит; кто еще столь великодушно станет помогать вечно ворчащей Боне и по-царски капризной Марии?

– Очень мило с его стороны, не находишь? – бросила на сковороду почти прозрачную лусту свиного жира и поставила обратно в печь.

– Да, – ответила сестра, – мило.

– Тебе не кажется, что он очень много вам помогает?

– Да. И еще приносит иногда еду. Молоко… Масло. Спрашивает, не поранились ли мы где.

Я снова улыбалась.

– Будь с ним помягче, – достала сковороду и разбила два яйца.

– Я всегда со всеми мягкая! – заявила Мария.

Яйца шкварчели, хоть жир даже не покрыл всю сковороду. Я полезла в подвал спрятать дохлую рыбешку – ужин тетки.

– Вит очень много для тебя делает. Каким ты его находишь?

Хоть лица сестры не было видно, я почувствовала, как она вся сжалась и почти захихикала. Странное сочетание: этот подростковый стыд и желание выплеснуть всю радость переживаний. Но мы редко раскрывали друг другу души.

– Он много работает. И постоянно заботится о младших.

Я проверила, на месте ли ружье и патроны; облегченно выдохнула.

– Тебе не кажется, что это так… по-геройски? Особенно в наши времена.

Вылезла по лестнице и закрыла погреб. Мария внимательно всматривалась в мое лицо. Я бы, правда, очень хотела изобразить побольше чуткости, но переживания сердечных дел никогда особенно не трогали меня.

– Ты не думала о том, – достала сковороду, выложила на тарелку яйца, – что ему нравишься?

– Армина! – воскликнула она и подобрала под себя ноги.

– А что тут такого? – Нет уж: роль свахи явно не мое призвание. – Мы так славно дружили, – переложила хлеб и подала тарелку сестре.– А мне иногда кажется, что ты ему симпатична. Он так много для тебя делает!..

Кажется, переборщила. Думаю, внушить ей немного больше уважения к этому юноше было бы благодарной затеей. Но я вовсе не хотела внушать ту самую возвышенную любовь.

Мария с недоверием протянула руку и взяла тарелку. Я устроилась спиной к печи – слишком уж настыла эта старая лачуга.

– Просто подумай об этом, когда увидишь его в следующий раз.

Она в одну минуту съела все, что было в тарелке. Она никогда не привыкнет к голоду.

Я подошла к окну снова: улица была пуста.

– Посидишь немного одна?

Ее глаза тут же округлились в первобытном страхе.

– Сейчас все на выборах. С тобой ничего не случится.

– Случится! – ныла она в панике, и в глазах стояли огромные – с монету – слезы. – Мама сказала, чтобы я слушалась тебя и ни на шаг не отходила!

Я вперила руки в бока и выдохнула.

– Мария, все в городе. Никто не станет рыскать в жилом секторе – тем более на его окраине.