Шамбала

Его слова растворились в шуме открывающейся двери. Вит быстро захлопнул ее за собой, и поток света, мгновенно окинувший весь кавардак, тут же исчез.

– Что там было? – тут же подскочила с постели.

Вит многозначительно на меня посмотрел: уже слишком взрослый, чтобы защищать слабых. Он перевязал руку отца, наложив мази и сменив бинты из кусков ткани. Что-то произошло; и пока решалось бытовое устройство, я сходила с ума, в неведении, в яром любопытстве. Вот уж пытка, ей-Богу. Наверняка и Герд отослал в разведку кого-то из наших, только черта-с-два он кого-то еще оповестит об этом.

– Мария, – я присела около сестры и детей, занимавших себя игрой, – мне нужна твоя помощь, – ей это явно не понравилось. – Побудешь с Артуром и детьми?

– Почему это? Мама сказал, ты должна сидеть со мной.

На шум возник Вит, и я нарочито громко произнесла:

– Разве ты забыла, сколько всего он для тебя сделал? – подняла надменно брови. – Как часто помогал вам? М?

Вит, до того избегавший прямого взгляда Марии, поднял на нее глаза, и меж ними будто пробежала искра, давно зарождавшаяся где-то в глубине их юных сердец. Неужели и я сыграла роль провидицы, и они действительно симпатичны друг другу?

Первым пришел в себя Вит, одернулся, отведя глаза, но сразу же сумел найти себе занятие, так что вся его тайна, хранимая под сердцем, выглядела чрезмерно откровенно. Мария тут же выпалила:

– Да, конечно, извини, Вит. Я побуду с твоим отцом и младшими.

Я одобрительно кивнула головой. Кажется, у меня получилось отработать на практике психологический прием, о котором распинался когда-то Герд, – давление на жалость. Какая же я мерзопакостная – ни капли человечности.

– Оставайся до тех пор, пока не вернется Бона, поняла?

Мария согласно кивнула – она слишком боялась, чтобы ослушаться.

27

Мы перебежали на другую сторону улицы, прошли меж домами и оказались в поле. И только тогда, пригибаясь и оглядываясь по сторонам, заговорили.

– Солдат прислали почти в два раза больше, чем в прошлый раз. Так сказала мама. Сначала они собрали нас всех в стадо и председатель городского Совета произнес речь; что-то вроде: «Наша страна еще никогда не была столь цветущей, как сегодня. Вы знаете, за кого голосовать». В жизни не слышал подобной чуши. Потом по огромному ящику показали всех кандидатов. Они тоже подготовили двухминутные речи. В конце выступил Матис; рядом стоял Яса. Сколько ему?

– Шестнадцать.

– Прихвостень Метрополя.

– Он не виноват. Зуб даю, его ждет судьба Флигера.

– Неважно. Они с Матисом спели хорошую песню.

– И гимн?

– Гимн все пели. И камеры – тысячи камер – снимали нас со всех сторон. Чуть в кишки не залезли, так усердно снимали.

Мы услышали голоса, похожие на приказной тон солдат. Вит положил мне руку на спину; мы пригнулись. Нас закрывал скошенный временем сарай. Я кивнула парню, спрашивая, кто это. Он пожал плечами. Мы молча проследили за шедшими. Они пересекали главную улицу поселка и шли в сторону города. Нельзя облегченно вздохнуть: там, в домах, остались только дети и немощные старики – живые мишени на случай подлой облавы.

– Часовые, – прошептала.

Едва они скрылись, как мы поспешили к дому Сета. Как непрактично жить у въезда к рудникам. У ворот почти всегда дежурят солдаты, но Вит остановил меня.

– Они в доме за обвалом.

– Они?

Парень покачал головой.

– Ему пробило легкое, а он все машет кулаками.

Я вцепилась в его локоть и остановила.

– Что за цель они преследуют?

Он снова покачал головой.

– Они хотят поднять весь город. Та забастовка на заводе и каменоломне – детские шалости. Они хотят спровоцировать народ, устроить настоящий бунт. Как в других провинциях. Там такой кошмар твориться, тебе лучше не знать. Да ты уже, наверное, обо всем знаешь: там люди бросались с вилами и лопатами на страж, и была там такая бойня… Много населения погибло. А у нас – вот беда: только Сет и его банда этого не хотят. Не хотят идти на бунт.

– Неужели образумился? Пойди и останови остальных!

– Не могу. У меня нет власти. Они меня не послушают. А вот тебя они бы послушали.

Мы снова замолчали, на этот раз выпрямившись. Мы уже отошли от поселка, значит, нас не должны заметить.

– Ты смеешься, Вит. Кто я такая? Они сами посмеются надо мной.

– Ничего подобного, Армина, – настойчиво отвечал парень. – В прошлый раз мой отец плевался, когда вспоминал тебя, – но прислушался. Это важнее всего.

– Я ничего не докажу им, Вит. Твой отец сказал, что я бездействую.

– Именно ты и действуешь. Ты возникаешь из ниоткуда и также таинственно возникаешь. Если бы ты не навещала Марию и не приносила нам всем еду, я бы подумал, что ты ловко орудующая комитетница. А одежда? А обувь? Да ты явно не так проста, как кажешься.

Я засмеялась.

Я не комитетница и не народный борец – враг и тем, и другим. Я никто. Все еще никто.

Совсем скоро мы дошли до руин. Как и прочие дома, этот забытый богом хутор взирал на угрюмое небо и грязно-коричневые поля полупустыми окнами-глазницами. Сырость привносила тоску. А внутри столпились те немногие, кто рискнул в этот важный день выборов скрыться от вездесущего Правительства.