Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества

Баттерфилду было тридцать шесть лет, когда весной или летом 1848 года Шарлотта решила посетить его. После её смерти в статье, напечатанной в «Уилсденском альманахе» (1891), он вспоминал об этом посещении. Из статьи следовало, что именно он уговорил Шарлотту Бронте не касаться в высшей степени злободневных явлений чартизма, учитывая общее умонастроение рабочих графства. Такое произведение могло бы, по его мнению, только «раздуть пламя из всё ещё тлеющих углей недовольства». Бронте, как явствует из воспоминаний Баттерфилда, с ним согласилась[60]. Противница революций Шарлотта Бронте, не принимая «восстания и бунты» – таково отношение её, очевидно, и к программе чартистской партии «физической силы», – избирает другую социальную тему. Её всегда живо интересовал луддизм. Теперь она пытается разобраться в его причинах, причём желает понять и судить по справедливости, то есть, говоря её же словами, представить жизнь «в откровенном свете реальности». Об этом она и предупреждает на первой же странице «Шерли» (1849): «Если ты думаешь, читатель, что тебе уготовано хоть сколько-нибудь романтическое повествование, то ты ещё никогда не заблуждался более. Ты ожидаешь нечто чувствительное, поэтическое, мечтательное? Ты ожидаешь страсть, волнение, мелодраму? Умерь свои ожидания и низведи их до уровня обыденности. Нечто реальное, спокойное и положительное ныне предстоит тебе, нечто столь же неромантическое, как утро понедельника, когда все, кто должен работать, просыпаются с мыслью, что нужно вставать и приниматься за дело. Я не утверждаю, что ты не почувствуешь вкуса чего-нибудь возбуждающего аппетит, особенно к середине и к концу обеда, но решено, что первое блюдо, поданное на стол, будет напоминать то, что должен есть католик, и даже англокатолик, в пятницу на Страстной неделе. А это холодные бобы с уксусом, без масла, пресный хлеб с горькими травами и никакого жареного ягнёнка». Предупреждение и шутливое, и серьёзное. То, что она хочет «подать» на стол читателя, – действительность, правда, и порой горькая правда. То, что в дни юности вызывало восторг и энтузиазм, теперь выглядит совсем неутешительно, приводит с собой тяжкие раздумья и суровые, безотрадные выводы. Теперь она иначе оценивает период наполеоновских войн и тяжёлое экономическое положение Англии того времени, и прежде всего – народа. Это было время бедствия, достигшего наивысшей остроты, назревало «потрясение» основ, но правительство не обращало, «как водится», на это никакого внимания. «Страдальцы», чьё единственное «наследие был труд и которые его потеряли и не могли получить работы, а следовательно, не получали и заработной платы, и поэтому не имели хлеба, – им было предоставлено страдать и дальше». Возможно, это было и неизбежно – продолжает размышлять писательница – ведь нельзя остановить «прогресс в изобретении», нельзя было кончить войну, найти средства, чтобы помочь самым бедствующим, но от этого им было не легче, и «они ели хлеб и пили воду горя и нужды». Сильные мира оказались бессильны утолить страдания народа, да и не слишком заботились о том. А между тем рабочие были лишены самого необходимого, своего самого элементарного права, дарованного Природой, – трудиться, жить достойно, быть независимыми и свободными людьми, потому что тот, кто не может накормить своих детей, – не может быть по-настоящему свободен и независим. Так писать о прошлом мог только литератор, которого волновало настоящее. Мы не можем согласиться с мнением известной исследовательницы творчества Бронте Филлис Бентли, что «Шерли» – первый «индустриальный», «промышленный», точнее – «классовый» роман в английской литературе XIX века. Нет, у «Шерли» были романы-предшественники на тему о классовой борьбе – «Сибилла, или Две нации» (1845) Б. Дизраэли, «Мери Бартон» (1848) Элизабет Гаскелл, «Дрожжи» (1848–1849) Чарльза Кингсли. Впрочем, эта тема вошла в английскую социально-экономическую и художественную литературу несколько раньше. В 1832 году известная писательница и общественная деятельница Гарриэт Мартино начала публикацию своих «Картинок политической экономии» – о взаимоотношениях между рабочими и промышленниками. Самую животрепещущую экономическую, классовую, политическую тему современности «маленькая глухая женщина из Норвича», как пренебрежительно отозвался о Мартино один из высокопоставленных государственных чиновников того времени, сумела подать интересно: она была хорошей рассказчицей. Её «Картинки» представляли собой, по сути дела, небольшие повести, так выразительно в них были прорисованы характеры и отношения, так колоритны и остры диалоги. Их читали с не меньшим интересом, чем романы. Они привлекали внимание Англии к положению рабочих. Примеру мисс Марти-но последовали писательницы Кэролайн Боулс, автор «Рассказов о фабриках» (1833), а также поборница женского равноправия Кэролайн Нортон, написавшая цикл очерков «Голос фабрик» (1836). На рубеже 1839–1840 годов появился роман Фрэнсис Троллоп (матери будущего известного писателя Энтони Троллопа) «Майкл Армстронг, фабричный мальчик», сочувственное произведение одарённой писательницы, вдохновившейся успехом диккенсовского «Оливера Твиста» и решившей живописать судьбу такого же маленького «Оливера» из фабричной среды. Роман напоминает трактат «Ребёнок с английских островов» (1845) К. Нортон об эксплуатации детского труда, а сам трактат кажется написанным под влиянием популярнейшего стихотворения Элизабет Браунинг «Плач детей» (1843), горестной поэтической констатации бесчеловечного отношения общества к детям, изнуряемым на фабриках и в шахтах непосильным трудом. Созданное в том же году стихотворение Томаса Гуда «Песнь о рубашке» – о молодой женщине, которая, напрягая покрасневшие от бессонной ночи глаза, шьёт «стежок за стежком, стежок за стежком» не только очередную рубашку для хозяина, но незримый «саван» для самой себя, стало любимым в рабочей среде, где оно переписывалось от руки и нередко пелось (как о том свидетельствует «Мери Бартон»). Роман Дизраэли убедительно подтверждал справедливое заключение Энгельса о том, что в Англии нет единой нации, но есть две – богатых и бедных, капитала и труда. Труд низведён капиталом на крайнюю ступень «нищеты и варварства» – вторил Чарльз Кингсли в романе «Дрожжи», и эта крайняя ситуация вызывает «брожение» в массах. Таким образом, у «Шерли» были «предшественники», но наиболее значительным явился роман Гаскелл, роман смелый и мужественный, написанный на самую злободневную тему – о столкновениях рабочих-чартистов и капиталистической буржуазии.