Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества

По утверждению многих бронтеведов, Кэролайн во многом «списана» с Энн Бронте. Если это так, то мы получаем ещё одно, косвенное, доказательство свободомыслия младшей из Бронте. До какой степени были «биографичны» образы Кэролайн, а также Шерли с самого начала – трудно сказать. Возможно, после смерти сестёр Шарлотта сознательно приближала эти образы к реальным характерам Эмили и Энн. Очевидно, взявшись снова за перо после длительного перерыва, она опять обратилась к уже написанным до семейной катастрофы главам, что-то дополнила и уточнила. Образ Шерли, например, проливает свет на несколько загадочную натуру Эмили, о которой так мало известно. Мы с особым вниманием читаем, в частности, об её «языческом» (по словам Кэролайн) отношении к природе как великой «Еве», матери человечества, матери титанов. Да, Еву изгнали из рая, но от неё пошла вся красота земли, она родила гордых сыновей, которые некогда осмелились восстать против Всемогущего. «У тебя странное смешение Священного писания и мифологии в голове, Шерли», – говорит ей Кэролайн, но Шерли этого и не отрицает – её первая женщина, что бы ни утверждало Священное писание, – не слабое, неразумное создание, не сумевшее противостоять искушению и склонившее первого человека к греху, но «рождённая небом», чья кровь течёт ныне в жилах «наций», чьё величественное, славное чело увенчано так же, как Божий лик, «венцом созидания». Читая эти пылкие, восторженные слова, вспоминаешь один из рисунков Уильяма Блейка: на земле – распростёртый, бесчувственный Адам, а над ним, почти касающаяся головой простёртой длани Бога, прекрасная, величественная Ева. Руки её молитвенно сложены, но в глазах и мудрость, и сознание своей силы и правоты.

Не меньший интерес вызывают и политические рассуждения Шерли. В английской демократической критике бытовало мнение, – его высказывал, например, Дэвид Уилсон, и в какой-то мере его поддерживал Арнольд Кеттл, – что всё творчество Эмили Бронте, в частности «Грозовой перевал», революционно. Это мнение имеет под собой некоторое основание, – достаточно вспомнить антидеспотический пафос «Грозового перевала», богоборческие мотивы поэзии Эмили, хотя, конечно, трудно согласиться с Уилсоном, когда он утверждал, например, что Кэтрин Хитклиф – олицетворение той части английской интеллигенции XIX века, которая «считала своим долгом стать на сторону рабочих». Несомненно, что Эмили задумывалась над проблемой революционного восстания: в её Гондале происходила революция, и её любимым героям, принцам и принцессам, приходилось спасаться бегством. Однако где проходили границы её ненависти к тирании, её радикализма? Отвергала ли она с той же убеждённостью, что и Шарлотта, революционное насилие? Если судить по тому, что говорила Шерли радикалу мистеру Йорку, – отвергала.

Йорк по своим политическим убеждениям – противоположность Муру. Он иначе относится к рабочим: будучи сам хозяином, Йорк ухитрился сохранить с ними добрые отношения. После того как ночью толпа, состоящая из нескольких сотен рабочих, пыталась штурмом взять фабрику Мура, но, встреченная вооружённым отпором, отступила, Йорк приходит к Шерли, чтобы высказать возмущение тем, что произошло. Он нисколько не винит рабочих, виноват Мур, его эгоизм, жестокость и абсолютное невнимание к их нуждам. Шерли возражает. Во всяком случае, её арендатор, с оружием в руках, «один» против «сотен» защищал свою фабрику, и это его оправдывает. Защитив Мура (а заодно и себя), она обрушивается на радикализм буржуазного филантропа и «реформиста» Йорка. «Эти смешные, неразумные вопли одного класса – неважно, аристократов или демократов – и поношение им другого… все эти групповые распри, партийная ненависть, вся и всяческая тирания под видом свободы – всё это я отрицаю, от всего этого умываю руки. Вы считаете себя филантропом, вы считаете себя защитником свободы, но я вам скажу, что мистер Холл, пастор из Наннели, лучший друг человека и свободы, чем Хирэм Йорк, реформист из Брайэри… Хорошо, что иногда существуют такие люди, как мистер Холл, люди большой души и доброго сердца, которые могут любить всё человечество, которые могут простить своим ближним, если те богаче, благополучнее или влиятельнее, чем они сами».

Разумеется, это только естественно, что в глазах собственницы Шерли самый лучший человек – добрый и незлобивый пастор Холл, который одинаково благожелателен и к богатым, и к бедным. Его проповедь бескорыстия, мира и смирения – своеобразный моральный заслон для собственников, которые могут благодетельствовать, но, разумеется, и не подумают расстаться со своей собственностью. Шерли, будучи довольно щедрой благотворительницей, в то же время, по её словам, готова, как тигрица, защищать своё состояние от всех на него покушений – будь то рабочие, будь то фабрикант Мур. Но Шерли умна и прекрасно распознаёт слабость аргументации Йорка. Ведь он только витийствует, защищая рабочих; если бы волею обстоятельств он «завтра стал премьер-министром Англии», – говорит Шерли – он сразу бы изменил свои убеждения.