Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества

Когда в Хауорт пришла весна, Шарлотта стала уходить в долгие прогулки, предаваясь печальным размышлениям о будущем, по-прежнему тоскуя о сёстрах. Как любила эти заросли вереска Эмили, пишет она Джеймсу Тэйлору. А Энни любила «голубые дали», «бледные туманы», «тени на горизонте». «В тишине этой холмистой местности я вспоминаю строки из их стихотворений… когда-то я любила их читать, теперь не смею, и часто у меня возникает желание забыть многое из того, что, пока мозг работает, я не забуду никогда»[75].

Но вот последовало приглашение от миссис Смит погостить в Лондоне (может быть, не без посредничества Тэйлора, который, очевидно, поведал содержание этого печального письма Смиту), и Шарлотта Бронте в конце мая приезжает в Лондон. Она собирается пробыть здесь только две недели и провести их спокойно, то есть с минимальным количеством визитов, представлений знаменитостям и новых знакомств. Больше всего ей хочется как следует познакомиться с городом и его достопримечательностями. И её хозяева всячески старались доставить ей как можно больше возможностей видеть и ездить. Она побывала на ежегодной летней выставке в Королевской академии живописи, в Сент-Джеймской церкви, где с почтением взирала на кумира всей своей жизни, престарелого герцога Веллингтона, тоже присутствовавшего на службе, ездила в зоопарк. Две недели прошли почти незаметно, она сносно чувствовала себя, даже в ожидании встречи с Д.-Г. Льюисом, которого Смит пригласил как-то к завтраку, хотя ждала встречи с беспокойством. Спустя годы Смит с ужасом вспоминал, как, перегнувшись через стол, Льюис вдруг сказал: «Между нами должна существовать симпатия, мисс Бронте, мы оба написали довольно гадкие книги»[76], – намекая на то, очевидно, как страстна была любовь Джейн к Рочестеру. Бронте резко возражала: она и мысли не допускает, что правда может быть «гадкой» или что она нарушает «приличия», говоря правду.

Но главным событием и этой поездки в Лондон были встречи с Теккереем. Они виделись дважды. Сначала он нанёс утренний визит Смитам. Разговора не получилось. Шарлотта Бронте не скрывала ни того, что преклоняется перед «титаном», ни того, что ждёт от него чрезвычайно многого, а его роман «Пенденнис», который она прочла зимой, показался ей не очень интересным, почему она сразу же стала говорить о «недостатках» и желала знать, отчего не удалось то или другое. Теккерей, который совсем не хотел, чтобы она превращала его в кумира, был, однако, очень чувствителен к критике и защищался, но неубедительно: «объяснения хуже преступления», – выразительно отозвалась Бронте в письме. А затем Теккерей пригласил её к себе на обед, где собралось блестящее общество литературных и светских дам, которые с любопытством ждали встречи с «Джейн Эйр» и предвкушали красноречивый диалог между хозяином дома и его гостьей. Они были крайне разочарованы: Шарлотта Бронте была, как всегда, молчалива, разговор касался главным образом погоды и того, «как вам понравился Лондон». Дамы со вниманием изучали её внешность, остались ею недовольны, нашли погрешности в том, как убраны волосы, да, очевидно, и платье, сшитое провинциальной портнихой и украшенное имитацией мха, было слишком странно на их вкус. «Джейн Эйр» показалась «утомлённой собственной умственностью», как саркастически отозвался о ней известный художник Миллес, тоже бывший гостем Теккерея. Впрочем, он заметил «оригинальность» её черт и был разочарован, узнав, что по настоянию Смита она уже позирует портретисту Ричмонду.

Джордж Смит был особенно любезен и предупредителен в этот её визит в Лондон. Он, действительно, испытывал к ней большой интерес. Не в пример Теккерею и его гостям, Смит имел возможность не раз восхищаться беседой Керрера Белла. С ним она чувствовала себя свободно и хорошо говорила. Когда её пребывание в Лондоне шло к концу, он неожиданно предложил поехать с ним и одной из его сестёр в Шотландию. Шарлотта сначала отказалась, тем более что и миссис Смит неодобрительно отнеслась к этому плану, но Джордж Смит умел настоять на своём, и мать просила Шарлотту Бронте принять предложение сына. «Сегодня утром она пришла и умоляла согласиться на поездку: «Джордж так этого хочет», – сообщает Шарлотта в письме к Эллен. – Как мне кажется – мы с Джорджем очень хорошо понимаем и искренне уважаем друг друга, а если смущаем друг друга, то это бывает очень редко. То, что я старше его на шесть-восемь лет, не говоря уже о полном отсутствии притязаний на красоту и тому подобное, – прекрасное спасительное средство. Я бы нисколько не побоялась отправиться с ним и в Китай»[77]. Очевидно, спасительна была и память об Эгере. Старая любовь отступила, но не забывалась, для Шарлотты она была как бы постоянным фоном, на котором разворачивались новые события её жизненной драмы, а кроме того – своеобразным и недосягаемым эталоном, к которому примеривались новые симпатии.