Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества

Всю зиму 1851 года она переписывалась с Джеймсом Тэйлором, который питает к ней отнюдь не только литературный интерес. Трудно сказать, когда он сделал ей предложение – в свой первый приезд в Хауорт, когда ему была доверена «Шерли», или во второй – в апреле 1851 года, перед отъездом по делам фирмы в Индию, где он должен был провести пять лет. Как раз последнее посещение ещё раз убедило Шарлотту, что «сердце её немо» к мистеру Тэйлору – и такова была бескомпромиссная честность её натуры – лучше одиночество и безнадёжность в Хауорте, решила она, чем замужество с человеком, которого она не любит (и который, очевидно, проигрывал по сравнению с Джорджем Смитом в её глазах). Она уже не могла скрывать от себя того обстоятельства, что питает к своему издателю более нежное чувство, чем позволяют «разум» и «страх разочарования». Было неожиданностью его предложение отправиться вместе с ним и его сёстрами по Рейну – излюбленному маршруту англичан, путешествующих по Европе. Она даже посылает его письмо Эллен с просьбой высказать суждение о характере и настроении писавшего, но когда Эллен в ответном письме делает намёк на нечто матримониальное в перспективе, Бронте отвечает решительно: это невозможно. Не следует придавать слишком большого значения «естественной симпатии», другие обстоятельства и «доводы» определяют заключение брачных союзов, а именно «соображения приличий, связей и денег. Как бы то ни было, я вполне удовлетворена тем, что он мой друг, и молю Бога, чтобы и в дальнейшем иметь достаточно здравого смысла и видеть такого молодого, удачливого, подающего надежды человека лишь в этом свете»[83]. Она готовится к поездке в Лондон и на этот раз тщательно, насколько позволяли её средства, выбирает ткань для нового платья, шляпу и прочее, необходимое для пребывания в столице. Средства её были ограничены (кстати сказать, платили ей Смит и Элдер не очень щедро, а она была для фирмы весьма выгодным в коммерческом отношении «приобретением»). Может быть, впервые в жизни ей захотелось сшить выходное платье не чёрного или коричневого цвета. В Лидсе ей приглянулась шёлковая ткань «прелестного бледного оттенка», которая, конечно, больше подходила для летнего визита в Лондон, но она была слишком дорога, пришлось опять выбрать чёрный щёлк, о чём она потом сожалела, так как «папа», оказывается, «смог бы одолжить ей соверен». (Интересно, насколько располагала она заработанными деньгами по собственному усмотрению. Элизабет Гаскелл, например, не раз получала гонорары в присутствии мужа, который с удовлетворением прятал их в свой кошелёк. Таково было экономическое и финансовое бесправие женщины XIX века, её собственностью владел муж или отец.)

Прибыла она в Лондон на день раньше предполагавшегося срока, 2 мая, так как ей хотелось присутствовать на лекциях Теккерея об английских юмористах, которые он читал для избранного лондонского общества. Сопровождали её Смит и миссис Смит. У дверей салона, украшенного блистательным присутствием «герцогинь и графинь», с нетерпением ожидавших начала лекции о Филдинге, её встретил сам лектор, «любимец и баловень» светских дам, как заметит она с иронией и сожалением в одном из последующих писем из Лондона. Теккерей познакомил её со своей матерью, которой представил Бронте как «Джейн Эйр», чем вызвал гневный взгляд автора.

Теккерей читал прекрасно. Шарлотту Бронте особенно поразило, как свободно он держится в этом титулованном обществе, где все взгляды были прикованы к нему, но, когда лекция кончилась, ей самой пришлось стать центром всеобщего внимания. Скромно опираясь на руку миссис Смит, она шла к выходу и вдруг, к смятению своему, увидела, что знатные гости образовали как бы аллею, по которой она должна была пройти, словно королева. Она собрала всё своё мужество и прошла под почтительными и восхищёнными взглядами как сквозь строй; рука её – вспоминала потом миссис Смит – сильно дрожала. Лекция произвела на неё странное впечатление. Она так отозвалась потом и о самом Теккерее: «Великий и странный человек». Она не могла совместить глубину таланта и то, что он сам называл «лёгкой моралью», а точнее было бы назвать неким нравственным индифферентизмом, для Шарлотты Бронте с её страстной и честной натурой абсолютно неприемлемым. Не могла принять она и суетности его интересов. Напрасно он предлагал познакомить её с некоторыми светскими дамами. «Мне это нежелательно, – с язвительностью замечает она в письме к Эллен, – я не хочу, чтобы подобные знакомства оказали на меня такое же влияние, как на него» (весьма пагубное для творческой цельности, по её мнению).