Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества

В этом отношении опять интересно сравнить героиню Бронте с героинями Диккенса, уже не ранними, но, например, с той, которая появится спустя два года после выхода «Виллет» – в «Крошке Доррит» (1855): Эми Доррит при всём том, что она была развитием образа типично диккенсовской героини – воплощения жертвенности и доброты, – тоже явилась героиней новой: Эми трудилась. Более того, сама дочь джентльмена, правда, находящегося в долговой тюрьме, она не только не стыдилась того, что принуждена заниматься «простым» трудом, – она домашняя швея, – но находила скромное удовлетворение в том, что трудится. Труд был её призванием, говорил автор, противопоставляя её паразитическому окружению: бездельнику-брату и отцу, никогда не знавшему труда, живущему за счёт дочери. Но Эми помимо любви к труду обладала также удивительным бескорыстием. В этом романе Диккенс пересматривал сугубо буржуазное представление о счастье, неразрывно связанное с идеей состояния, унаследованного или благоприобретённого. Крошка Доррит, отказавшаяся от пятидесяти тысяч фунтов стерлингов, лишь бы не потерять любовь человека, который не женится на богатой (она бросает в горящий камин документ, по которому ей следует получить большие деньги), бросала и вызов буржуазной идее счастья, которая во многом довлеет сознанию Люси, стремящейся выбиться в люди. Но таковы обстоятельства жизни Люси: прочная независимость, которой она желает, может быть достигнута в обществе, где она живёт, прежде всего при наличии собственности. Она сопротивляется в душе отъезду Эмманюэля, но не ставит под сомнение важность и необходимость его путешествия в Гвадалупу, где он должен спасать чужую собственность. Ей тяжела отсрочка, отодвигающая желанный союз, но она воспринимает её как нечто обязательное. Долгое отсутствие оправданно, коль скоро тут замешаны деньги.

Однако Бронте далека от желания хоть в какой-то мере идеализировать свою героиню, что свойственно Диккенсу. Есть некая монотонная унылость и мрачность в спокойствии и холодности Люси, она добpa лишь к тем, кого любит, а, скажем, Джиневра Фэншо, будь она несколько чувствительнее, могла бы заявить протест против той постоянной раздражительности, менторства и неприязни, с которой к ней относится Люси. Правда, Джиневра, пожалуй, и не заслуживает иного отношения. Если Люси не напоминает самоотверженных и кротких диккенсовских героинь, то Джиневра – немалое достижение в ряду сатирически изображённых женских образов, принадлежащих английским классикам. Щедро одарённая красотой, эта дочь обедневшего джентри желает только одного – выгодно выйти замуж. Её единственное достоинство – «честность», – так Люси называет циничную откровенность Джиневры, нравственное чувство которой совсем не развито. Она стыдится любви Бреттона, «простого» врача, и предпочитает ему хлыща де Гамаля, женой которого становится из тщеславия, – он граф, – а также для того, чтобы «наказать» бывшего поклонника за его женитьбу на Полине. Она беззастенчиво вымогает подарки и деньги у знатных виллетских знакомых, она тайком встречается с Гамалем на чердаке пансиона, смеясь над бдительностью мадам Бек. Вместе с Гамалем они устраивают жестокий «розыгрыш» над Люси, когда на чердаке та читает письмо и ей является привидение: это просто-напросто де Гамаль, переодевшийся монахиней.

Но, пожалуй, самой большой психологической удачей в романе явился образ Поля Эмманюэля. Прошло семь лет с тех пор, как Шарлотта послала Эгеру последнее письмо. За эти семь лет в её жизни произошли большие перемены, она могла в относительном спокойствии оглянуться и попытаться понять, чем было вызвано столь интенсивное, мучительное чувство к Эгеру. Поль Эмманюэль, очевидно, воплощает свой прототип с большой достоверностью. Возможно, в Рочестере тоже отразились некоторые эгеровские черты, но они амальгамированы в стихию романтического, – достаточно вспомнить хотя бы метафоричность стиля, к которой прибегает писательница, говоря об ослепшем Рочестере: это слепой «Самсон», это «орёл», чьи «золотые» глаза «погасила жестокость». Рочестер может быть коварен и вероломен, но он никогда не смешон, никогда не производит комического впечатления. Что касается Эмманюэля – Бронте не боится показать его и смешным, но это не только не искажает образа, но наделяет его особой силой убедительности. Рочестер вошёл в роман монолитом характера, образа действий, мыслей. Он не движется, не развивается, кара, настигшая его, по сути дела, ничего в нём не меняет. Поль Эмманюэль обладает в высшей степени подвижным характером – подвижным в том смысле, что, наблюдая за eгo поступками вместе с Люси, мы открываем в нём всё новые и новые черты.