Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества

Трезвая умудрённость художника проявилась в последнем романе в полной мере. «Виллет» – торжество действительности над вымыслом, того, что есть, над тем, что могло быть. Действительность беспощадно утверждает себя над субъективным желанием, и в этом – источник реализма романа, напоминающего своим «горьким стоицизмом» романы Теккерея. Счастливый конец не соответствовал жизни, как она её знала, поверила собственным опытом. Жизнь и искусство в данном случае оказались так тесно слиты, что, только изучив жизнь художника, можно понять в полной мере вытекающую из неё нравственную необходимость воплощения пережитого им опыта в искусстве, о которой говорил когда-то Генри Джеймс.

Чем жёстче, чем беднее была жизнь Бронте, тем более возрастала потребность путём искусства возвеличить и утвердить интеллект, волю, разум, стойкость. По мере творческого развития Бронте возрастали её сопротивляемость иллюзии, решимость бежать от «возвышающего обмана» к суровой правде действительности, к реалистическому пониманию себя и других. Таков был путь от «Джейн Эйр» к «Виллет»: автор явно любовался своей Джейн и делал её счастливой, вознаграждая мужество, стойкость и верность. К Люси Сноу отношение Бронте совсем другое – оно сурово, жёстко, трезво. Люси – не Джейн, это характер сильный и слабый одновременно, в ней нет никакой исключительности, особенности, она – как все. И жизнь для неё не праздник, а тяжёлые будни.

Бронте разделалась с иллюзиями: в романе есть сцена, символизирующая это отрезвление ума. Люси, вернувшаяся из парка, видит на своей постели… распростёртое привидение, но, подавленная горькой действительностью, – Поль Эмманюэль рядом с юной Жюстин-Мари, – она не испытывает никакого суеверного ужаса. Что все «потусторонние» явления рядом с настоящей бедой? Вне себя от ярости, Люси бросается к постели: «Я схватила её – это кошмарное видение, я высоко подняла её над головой – это исчадие зла, я вывернула наизнанку – эту тайну, и она упала к моим ногам, рассыпавшись вокруг, одни лохмотья и лоскуты – и я растоптала её». (Джиневра Фэншо бежала из пансионата с де Гамалем и, решив в последний раз подшутить над Люси, оставила на её постели чучело, одетое в платье монахини.) Картина символическая. С жизни совлечены все романтические покровы, вместо тайны – одни «лохмотья и лоскуты» и горечь окончательного понимания: сама «тайна» – «пустая и глупая шутка», разыгранная бездушной и суетной кокеткой.

Очевидно, циничная и легкомысленная Джиневра обязана до некоторой степени литературному влиянию. Незадолго до начала работы Шарлотта прочла роман Теккерея «Генри Эсмонд». Образ бывшей королевской фаворитки Беатрисы, средоточия всех пороков эпохи Реставрации, произвёл на Бронте сильное впечатление и стоял перед её мысленным взором, когда она создавала образ Джиневры.