Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества

Итак, решение было принято, согласие мистера Бронте Николлсу дано, и в апреле 1854 года состоялась помолвка. Сообщая мисс Вулер о предстоящем «не очень блестящем» браке, она надеется, однако, что союз с Николлсом принесёт ей «истинное» счастье. Её трогает, что этот внешне довольно суровый человек, по-видимому, действительно любит её. У него много «чисто мужских недостатков», – пишет она в одном из писем этого времени (наверное, он был тщеславен), но он «добр и рассудителен». Бронте решительно отклоняет приглашение Смитов побывать в Лондоне, до свадьбы остаётся мало времени (Николлс настаивает, чтобы она состоялась летом), а так много ещё нужно сделать: например, в комнате, прилегающей к её гостиной, следует устроить кабинет будущему мужу, надо, как полагается невесте, нанести необходимые предсвадебные визиты самым близким друзьям, и прежде всего она едет к Гаскелл. Очевидно, говорили они не только о приготовлениях к свадьбе. Гаскелл вскользь упоминает о «страхах» и колебаниях, которые испытывает, вступая в брак, женщина уже немолодая. Трудно сказать, как отнеслась Элизабет Гаскелл к предстоящему браку: вряд ли она могла не тревожиться о литературном будущем своего друга, возможно, сожалела о «мезальянсе». После Манчестера Бронте гостит несколько дней у Эллен и возвращается в Хауорт. По желанию Шарлотты, свадьба совершилась тихо и незаметно. Приглашены были только мисс Вулер и Эллен Насси. Накануне бракосочетания Патрик Бронте внезапно заболел и наотрез отказался во время обряда передать невесту жениху, как того требовал ритуал. Может быть, надеялся, что свадьбу отложат, а там – кто знает… Но брак был заключён. Роль посажённого отца пришлось исполнить мисс Вулер. Для свадебного путешествия Николлс выбрал Ирландию, сочетав его с посещением родных, которых давно не видел. Здесь он, по словам жены, предстал в «новом свете» – так превозносили его друзья и слуги. Им вряд ли было известно, что жена мистера Николлса – знаменитая английская писательница, а если они знали, то для них это не имело большого значения, но то, что она стала женой Артура, было огромным преимуществом в их глазах, и они откровенно называли её «счастливейшей из женщин», которой достался «самый завидный жених во всей стране». Очевидно, эти наивные и простосердечные излияния оказали своё действие, она «благодарна Богу» за правильный выбор и надеется «воздать должное нежной преданности верного и почтенного человека»[96].

Вернувшись в Хауорт, она нашла, что мистер Бронте нездоров, и в письме к Эллен выразила тревогу и надежду, что, «Бог даст», несколько лет он ещё поживёт. Её обязанности жены пастора оставляют мало свободного времени: «Я должна быть более практичной, так как мой дорогой Артур очень практичный человек, а также очень пунктуальный и методичный»[97], – сообщает она в одном из писем. Артур Николлс весьма ревниво относился к тому, что отнимало у него внимание жены, и старался, очевидно, до отказа заполнить её время приходскими делами и заботами. Однажды, например, ей пришлось устроить чаепитие для пятисот прихожан. Все остались очень довольны, мистеру Николлсу возносились хвалы, как «стойкому христианину и доброму джентльмену», и ей было приятно их слышать. Не исключено, что она привязалась к Николлсу, который неизменно, по её словам, был добр и нежен к ней и внимателен к мистеру Бронте. А всё же слишком радужной кажется картина этого супружеского благоденствия. Читая письма Бронте к Эллен, не можешь отделаться от мысли, что мистер Николлс не только контролировал корреспонденцию жены, но и пытался направлять её руку. Ведь именно такие письма должна была писать жена пастора Шарлотта Николлс, но что в этих положительных, смиренномудрых сентенциях от Шарлотты Бронте? А её натура давала себя знать – в стремлении выкроить хоть час для работы, в непрекращающихся раздумьях над тем, что совершается за стенами пасторского дома. В октябре их навестила Эллен Насси, тогда же обещала приехать Гаскелл, но что-то помешало, о чём она потом горько сожалела. Работать же удавалось только изредка, а Бронте начала новый роман, «Эмма». (Может быть, судя по названию, – «в пику» Джейн Остин[98].) Интересно её письмо Гаскелл о Крымской войне. В нём сказывается изменившийся, более критический к официальной политике взгляд Бронте и ощущение причастности к страданиям незнакомых ей сотен тысяч людей, которые погибают в расцвете молодости и сил. «О самой войне говорить не стану, но, когда я читаю об её ужасах, я не могу не думать, что она – одно из величайших проклятий, выпавших на долю человечества. Надеюсь, долго она не протянется, потому что, как мне кажется, никакая слава не в состоянии компенсировать страдания, которые причиняются войной. Возможно, это звучит несколько неблагородно и непатриотично, но думается мне, что по мере того, как мы подвигаемся к середине жизни, благородство и патриотизм приобретают для нас иное значение по сравнению с тем, что они имели для нас в юности»[99].