Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества

Все эти поправки и извинения немало угнетали Гаскелл, которая, естественно, не могла относиться равнодушно к оказываемому на неё давлению: ведь цель её как биографа состояла прежде всего в том, чтобы поведать правду. Тем не менее «Жизнь Шарлотты Бронте» пользовалась большим успехом и в Англии, и за океаном, где её жадно читали как самое удивительное свидетельство человеческого мужества. Начинающая американская писательница Луиза-Мэй Олкотт, ставшая впоследствии видной общественной деятельницей и поборницей женского равноправия, прочитав книгу Гаскелл, была не только потрясена «печальной, безотрадной жизнью» её героини. Тогда же она дала себе обещание «взять судьбу за горло» и «стать полезной обществу женщиной» – как поступила в своё время сама английская писательница.

Творчество Шарлотты Бронте и её личность волновали и занимали воображение многих современников, не только Элизабет Гаскелл. Пожалуй, ни один сколько-нибудь видный представитель литературного мира Англии XIX века не преминул выразить своё отношение к ней и её романам в статье, воспоминании, частном письме. Закончив чтение «Виллет», писательница Джордж Элиот выражает своё восхищение, утверждая превосходство этого романа над «Джейн Эйр». Ей «противоречит» Мэтью Арнольд, пытающийся объяснить, почему «Виллет» – «неприятный роман»: а потому, что его содержание «только голод, бунт и ярость, и это всё, что она способна выразить. И никакое литературное мастерство этого скрыть не может, что роковым образом скажется на её будущих произведениях». Д.-Г. Льюис, сравнивая «Виллет» с романом Э. Гаскелл «Руфь» (об одинокой женщине, родившей внебрачного ребёнка, что влечёт остракизм со стороны ханжеского окружения), тем не менее считает это произведение оптимистическим по сравнению с романом Бронте, «удивительным по силе и страсти». Он находит в «Вил-лет» нечто «микеланджеловское».

Чарльз Кингсли, прочитав «Жизнь Шарлотты Бронте», поспешил выразить Гаскелл свою признательность самым искренним и трогательным образом: «Сознаюсь, ваша книга заставила меня устыдиться самого себя. Очень редко читая романы, исключение составляют ваши книги и Теккерея, я едва заглянул в «Джейн Эйр». Начало «Шерли» внушило мне отвращение, и я отказал автору и её книгам во внимании, убеждённый, что она относится к числу тех, кто предпочитает грубость. Как же я неверно судил о ней! Как я благодарен судьбе, что никогда не выразил своего непонимания в печати, как рад, что отказался от ложного суждения о той, до которой мне так же далеко, как до неба».

А.-Ч. Суинберн, чрезвычайно высоко ценивший творчество Шарлотты, писал: «Каждое подлинно гениальное творение… даёт нам ощущение чего-то неизбежного, какого-то внутренне присущего, органичного качества, которое убеждает нас в том, что всё должно быть так, а не иначе… Я не хочу этим сказать, что свидетельство подобной силы можно найти в обрисовке каждого персонажа её трёх великих романов (Суинберн считал «Шерли» «абсолютной неудачей» – М.Т.), но я смею вновь подтвердить своё убеждение: никто из современных английских писателей и женщин-писательниц не может быть сознательно поставлен с ней рядом в том, что я не могу не считать высочайшим и редчайшим качеством… в её великом, по-настоящему гениальном даре изображения и подачи человеческих характеров в их действиях и отношениях…» Нельзя, наконец, не вспомнить Э. Троллопа, который в «Автобиографии» предрекал, что «Джейн Эйр» будут читать и тогда, когда имена писателей, которые «сейчас более известны», чем имя Шарлотты Бронте, «забудутся». Жизнь Бронте воспринималась прежде всего как пример непреклонности духа, торжествовавшей над силою самых неблагоприятных обстоятельств. В этом – одно из главных достоинств книги Гаскелл. А кроме того – в искреннем стремлении воссоздать истинный облик писательницы. Для читателя это обстоятельство тем более важно, что Элизабет Гаскелл была знакома с нею и пользовалась её доверием.