Шихуа о том, как Трипитака великой Тан добыл священные книги

Во-вторых, в повествовании остаются только буддийские мотивы, все остальные - исчезают. Лишь тема Трипитаки - посланца императора звучит в финале еще раз, находя тоже (как и буддийская тема) свое завершение. Это весьма существенно, ибо именно с этой гранью образа героя связано новое истолкование его прозвания. Трипитака получает его как пожалование за службу. Таким образом, прозвание Саньцзан фаши, полученное героем шихуа от императора, генетически представляется конфуцианским.

Как явствует из вышеизложенного, образ Трипитаки включает в себя два аспекта - буддийский и конфуцианский, которые здесь соприкасаются самым тесным образом, дополняя друг друга, делая образ более объемным. Внешний рисунок образа, его форма - конфуцианская, содержание - буддийское. В каждом из этих аспектов Трипитака представлен как образец, отмеченный высшей силой (земли и неба), однако преобладание буддийского начала и чрезвычайное религиозное возвеличение Трипитаки несомненны.

Четкий конфуцианский аспект этого образа и трактовка ряда исторических фактов привнесены в шихуа, как представляется, его автором, однако следует иметь в виду и те моменты биографии Сюань-цззана, которые могли дать повод для этого. Так, возвращавшийся из путешествия Сюань-цззан был уже не тем Сюань-цззаном, который, нарушив запрет императора, отправился на Запад. Из Индии возвращался во многом другой человек - осознавший (или вынужденный в целях самосохранения осознать) совершенный им когда-то проступок. В 644 г. из Турфана Сюань-цззан направил императору Тай-цззуну письмо с извинениями за самовольный отъезд из страны. В письме он сообщал также, что, находясь в других странах, он всячески прославлял императора и его добродетели, чем завоевал ему уважение среди иноземцев. Такая деталь в поведении исторического персонажа, встреча, устроенная ему по приказу Тай-цззуна, и последовавший затем императорский указ могли, конечно, дать основание автору шихуа «подправить» своего героя и его поведение, представив образцовым подданным в соответствии с официальными нормами социальной конфуцианской этики (и автор, видимо, недаром иногда как бы полностью отождествляет Трипитаку и Сюань-цззана, называя своего героя обоими этими именами, гл. 3).

Что же касается буддийского аспекта образа, то, по нашему мнению, здесь, наоборот, произошел отход от ортодоксальности. Религиозная героизация Сюань-цззана достаточно четко прослеживается в его биографии (как, впрочем, и в других сочинениях буддийской биографической литературы), включающей материалы из народных преданий, однако «Жизнеописание» построено в целом на реальных фактах. Элемент популярный, народный дополняет и расцвечивает конкретные исторические данные, придавая им религиозное истолкование, возвеличивающее добродетельного монаха[249]. Шихуа утрачивает, по существу, исторический характер: отдельные реальные события или факты здесь можно выявить лишь как темы абсолютно свободной импровизации, не ограниченной историческим источником заимствования и допускающей вымысел, домысел и любой, нужный автору, аспект трактовки. Легендарный же материал вводится в повествование максимально широко и интерпретируется совершенно свободно. Все это приводит к гиперболизации образа Трипитаки как буддийского персонажа. Таким образом, по-видимому, представления о знаменитом танском монахе, бытующие в народной среде, т. е. в сфере распространения простонародного буддизма, являются основой религиозной, буддийской гиперболизации образа Трипитаки (недаром с его именем и путешествием в шихуа оказываются связаны такие предметы буддийского культа, как муюй и шэнтай, как поставленная перед храмом для охраны фигура Шэньша шэня и, наконец, день поминовения усопших - Улламбана).

Образ обезьяны имеет в шихуа четкие рамки - это существо необычное. Обезьяна появляется перед путешественниками совершенно неожиданно в начале пути. Она проявляет осведомленность о путешествиях Трипитаки в Индию в прошлых рождениях и объявляет цель своего прихода - помощь монаху...