Шлюхи

- Но паразиты – существа, бесспорно, более остроумной организации.

1 Единодушное мнение (лат.).

54

– Это как будет угодно. Я, правда, не падок на оценочные характеристики. Не знаю, чье

устройство остроумнее: радиолярии или жирафа. Я только-то констатирую факт. Мажет быть, то,

что у raftlesia Arnoldi 2 нет ни корней, ни листьев, и стебля-то, по сути, нет, одни гигантские мясо-

красные цветы, пахнущие тухлятиной,– может быть, это de facto свидетельство остроумной

организации. Но вряд ли сама rafflesia, даже обладай она сознанием, склонна была бы пускаться в

сопоставления. Дело это неблагодарное, да и пустое. Мы не можем существовать иначе, потому

прежде всего следует подумать о выживании. Мы и рады бы жить в здоровом организме –

нива богаче – но здоровый организм склонен защищаться, блюсти свою целостность и угнетать

прихлебателей. Да только и прихлебателям надо как-то жить, потому приходится ослаблять

источник жизненных ресурсов разного рода токсинами.

Хозяин, единственный раз затянувшись, давно уже оставил сигару и теперь разжигал

спиртовку под небольшой жаровней на бронзовом треножнике.

- Потому нельзя столь легкомысленно отмахиваться и от литературы. Все их новые корифеи, и

Толстой, и Пушкин, интересуют нас не столько своими добродетелями, сколько пороками. Но для

существ подобного нам устройства не может реально существовать понятий «добродетели»,

«порока», поскольку наша мудрость зиждется на принципах выгоды, такова наша природа, ibi

patria, ubi bene1. Потому мы должны не давать возможности устояться истинам, сложиться законам.

Мы обязаны поддерживать interregnum2, политическую нестабильность, обширную нищету,

тотальную коррупцию, помогать им беспрестанно взбалтывать их жизнь сомнением, подменой

понятий, всякого вида новаторством. Пусть они полюбят беззаконие, как творческую деятельность,

пусть проклянут свои veritates aeternae3, пусть понятия свободы и разнузданности сольются в их

сознании в нечто единое. А мы поможем им оправдать куда более легкий и приятный наклонный

путь; будем, по мере освоения ими предмета, напевать пикантные, будоражащие кровь, гимны

ужасу, уродству, разрушению, безумию, хаосу, тьме. Darkness there and nothing more4 .

Жаровня разгорелась, и Имярек Имярекович бросил на ее вогнутое дно крупный кусок

светло-коричневого бирмита – янтарь зашипел, потек темный дым, и комната наполнилась

исключительно резким, но приятным запахом.

- Бирманский? – осведомился гость, использовав ту интонацию, которая уже являет собой

комплимент.

– Бирманский, бирманский, а то какой же! Из Верхней Бирмы,– комично затряс головой

наставник. – Вот что, мил друг; хочу я тебе одну вещицу презентовать .

Имярек Имярекович поднялся из кресла, прошел к невысокому коренастому шкапу, щедро

инкрустированному янтарем. Из шкапа он достал наборную янтарную трость, в ручке которой,

выточенной из почти прозрачного, едва желтоватого, камня, изогнулась в неестественной позе

прапрапрабабушка современных ящериц.

2 Раффлезня Арнольда (лат., ботан.).

1 Отечество там, где хорошо (лат.)

2 Междуцарствие (лат.)

3 Вечные истины (лат.)

4 Тьма – и больше ничего (Эдгар По, THE RAVEN).

55

- Я не могу...– весьма естественно смутился молодой человек.– И потом, особую ценность

эта вещь имеет в контексте прочих.

– Артистичен. Обаятелен,– хитро сощурился хозяин.– Только, поверь, в расчетливости,

прозорливости и мне не отказать. Все это скорее всего достанется тебе. Так что не манерничай.

Бери.

– Спасибо, конечно...

– Так вот, – Имярек Имярекович вновь опустился в кресло, убавил пламя спиртовки, – мы

не можем без отрады видеть легкомыслие их молодежи. Они уже начинают жить без идей, без

заранее поставленных целей, всецело полагаясь на собственную находчивость. Они уже верят,

что болезнь лучше здоровья, во всяком случае, ее ласки доступнее. Mundus vott decipi – ergo

decipiatur5. Наши условия игры давно приняты именно потому, что они просты и сладостны.

Противостоять нам невозможно, ибо мы уже в них, в их потерянных сердцах. А спорить с собой

охотников всегда было немного. Да и ресурсы нами заявленной партии, все рычаги управления,

все-все в наших руках. Этим обезопасили мы себя от стихийного волевого прорыва. Шанс для их

высвобождения мог бы составиться в одном: отказаться от нашей игры: «carpe diem»6, (а, значит, и

всего разнообразия наслаждений), сменить среду обитания – вернуться к своему исконному

древнему канону разумной необходимости, вернуть aegvanimitas7. К счастью, этого не может быть,