Шок новизны

Поскольку перспективы строительства таких зданий были более чем туманны, проекты отличались безграничной помпезностью. О практическом пользовании думали мало. Были там светские замки, или Stadtkronen (то есть «городские короны» как кульминация гражданственности), и социалистические дворцы, однако что происходит внутри, в каждой отдельной комнате, было неясно. Василий Лукхардт (1889–1972) мечтал о просторной Башне радости – круглом зале заседаний с невысоким куполом, из которого, как ледяной водопад из рубиновых витражей, вырастает стеклянная башня, имеющая в сечении форму звезды. Чертежи Бруно Таута (1880–1938) еще туманнее и величественнее. В серии эскизов «Альпийская архитектура», опубликованной в 1919 году, он предлагает поставить на участке в итало-швейцарских Альпах буддийские ступы, сделать там стеклянные гроты, как в Изумрудном городе в стране Оз, а в серии 1919–1920 годов Auflösung der Städte («Распад городов») предлагает преобразовать общество, отказавшись от городского пространства: люди будут жить в утопических сообществах, городах-садах, окаймляющих полностью механизированные промышленные площадки с соответствующими «духовными центрами» для коллективных обрядов. Причем все общественные здания будут из стекла.

Бруно Таут. Альпийская архитектура. 1919. Академия искусств, Берлин

Отдельные мотивы стекольных фантазий Таута проявились в двух зданиях: во-первых, это спроектированный совместно с Францем Хоффманом Павильон сталелитейной промышленности на Лейпцигской строительной выставке 1913 года (восьмиугольное здание с металлическим каркасом, увенчанное позолоченным глобусом), а во-вторых, изысканный Стеклянный павильон на выставке Веркбунда[56] в Кёльне 1914 года. На первый взгляд Стеклянный павильон – предвестник геодезического купола Ричарда Бакминстера Фуллера, но эстетически он гораздо интересней. Свет проходил через призмы в двойном остеклении купола и отражался от его внешнего контура, стены и лестницы были сложены из стеклянных блоков, а прожектор проецировал калейдоскопические картины в темно-фиолетовый колодец. Для вящей дидактичности на стенах были двустишия Пауля Шеербарта, друга Таута:

Glück ohne Glas —
Wie dumm ist das!

Backstein vergeht,

Glasfarbe besteht.

Farbenglück nur

In der Glaskultur.

Grosser als der Diamant

Ist die doppelte Glashauswand.

Das Glas bringt uns die neue Zeit;

Backsteinkultur tut uns nur leid.

Счастье без стекла —
Что за ерунда!

Кирпич умирает,

Цветстекло наступает.

Цветоупоение

Только в стеклянном строении.

Ценнее алмаза она —

Двойного стекла стена.

Стекло вступает в новый век;

Кирпич приносит много бед.

Вот с какими драматическими эмоциями, надеждами и ожиданиями связывали использование стекла немецкие архитекторы-утописты. Естественно, что и другие авангардные архитекторы не остались в стороне. Вовсе не функционалистские теории, а как раз образ чистой сияющей призмы вдохновлял молодого Людвига Миса ван дер Роэ (1886–1969).

Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на эскизы тридцатичетырехлетнего Миса, сделанные для важного архитектурного конкурса в первые годы Веймарской республики, – компания AG задумала построить небоскреб около вокзала Фридрихштрассе. Он хотел, чтобы здание было похоже на «полированный хрусталь», и написал об этом; именно так оно и выглядит на эскизах. Масса будто бы растворяется в воздухе, остаются только очертания и отражения: это экспрессионистская башня чистоты, сияния и острых углов, причем в плане она имеет форму кристалла. Впоследствии Мис отвергнет экспрессионизм этого ледяного дворца, но в его работах навсегда останется неисчерпаемый интерес к формальным абсолютам. Он довел его до такого градуса, что понять его в полной мере могли разве что Таут или Лукхардт. Во время реализации последнего крупного проекта Миса – огромной Новой национальной галереи в Берлине – администрация музея попросила его углубить подземные хранилища, потому что они были слишком маленькие, но он отказался, ведь такое изменение – пусть даже невидимое снаружи – нарушит идеальный кубический объем здания.