Шок новизны

Разработанный Ле Корбюзье «План Вуазен» 1925 года был самым передовым проектом рационализации Парижа. Он основывался на неоспоримом тезисе: в центре города слишком узко и тесно для моторного транспорта начала XX века, многие здания неудобны и даже опасны, везде грязь, при этом «обновление городского пространства», как его понимало руководство города в начале 20-х, недостаточно четкое и бессистемное, а порой отсутствует как таковое. Парижские улицы оставались пережитком Средневековья – Корбюзье называл их «дорогами ослов», – это были извилистые пешие улочки, ведущие от старых городских ворот к торговому и религиозному центру. Чтобы раскупорить эти городские артерии и кишки, Корбюзье предлагал взяться за нож. «Прямой угол, – заявлял он, заходясь в евклидовом экстазе, – это как бы интеграл сил, поддерживающих мир в равновесии. Есть только один прямой угол, но существует бесконечное множество других углов. Следовательно, прямой угол обладает определенными преимуществами перед всеми другими углами: он единственный и постоянный. Для работы человеку требуются постоянные величины. Без них он не может сделать и шага… Прямой угол имеет законное право на существование, больше того, являясь составной частью нашего детерминизма, он обязателен»[59]. Первым рационализатором Парижа был Людовик XIV, вторым – барон Осман, третьим должен был стать Ле Корбюзье.

«План Вуазен» (названный так, потому что был подан от имени автопроизводителя Вуазена после того, как от него отказались Пёжо и Ситроен) предусматривал расчистку L-образного участка площадью 240 гектаров на правом берегу Сены, для чего пришлось бы снести «особенно устаревшие и нездоровые» кварталы вокруг Ле-Аль, площади Мадлен, Оперы, а также улиц Фобур-Сент-Оноре и Риволи. Получится tabula rasa, которую с востока на запад разрежет широченное шоссе, здесь же будет возведен коммерческий и жилой центр Парижа – крестообразные в сечении высотные дома, разделенные зелеными насаждениями. «Мне хотелось бы, чтобы читатель… представил себе, как теперешний город, наросший на земле, словно сухая корка, соскабливается, удаляется и на его месте встают чистые, как кристалл, стеклянные призмы 200-метровой высоты». Готовность избавиться от исторических построек Парижа, как от корки, показывает, с каким пылом Корбюзье взялся за дело, и ведь он совершенно серьезен во всех своих тирадах против пассеистов, которые во имя многообразия и памяти о прошлом выступали против его «вертикального города… купающегося в воздухе и свете». При этом Корбюзье, по собственному признанию, был вовсе не против прошлого, но считал своим гражданским долгом показать, что оно в прошлом, и оставить от него лишь отдельные памятники: «Я мечтаю увидеть площадь Согласия спокойной, тихой и безлюдной… Разумеется, вещи тоже смертны, и эти парки будут всего лишь красивым и ухоженным кладбищем… В таком виде прошлое перестанет портить людям жизнь, оно займет подобающее ему место». Так утопия мстит истории. Но одним из главных врагов Корбюзье была улица, и с ней он вел беспрестанную войну (к счастью, лишь на словах). Идея, что есть иные способы разгрузить центры старых городов – например, объявить исторический центр пешеходным и пустить транспорт вокруг, как это недавно сделали в Мюнхене, – похоже, не приходила ему в голову. Застывшая перспектива с гигантскими проспектами, вдоль которых ползут двухместные автомобили и снуют бипланы, означает только одно: ненависть к случайным пересечениям – город, предназначенный для быстрого перемещения. «Мы становимся свидетелями… титанического возрождения транспорта. Всюду автомобили, они несутся все быстрее и быстрее! Возникает ощущение силы, простодушное и искреннее удовольствие от своей причастности к этой силе, к этой мощи». Автомобиль отменяет улицу – а в утопии он есть у каждого. Только одну вещь невозможно представить в Лучезарном городе – esprit de quartier[60], ощущение разнообразия, неожиданности, приятных случайных встреч, которые и сделали парижскую жизнь уникальным опытом урбанистического человека.

Ле Корбюзье. Эскиз для «Плана Вуазен». 1925. Академия искусств, Берлин