Шок новизны

Ле Корбюзье выпал лишь один шанс создать высотную застройку во Франции – это жилой комплекс «Жилая единица» (Unite d’Habitation; 1946–1952) на бульваре Мишле, что на окраине Марселя. Это был прототип модуля для Лучезарного города: в парковой зоне площадью 5 гектаров на бетонных колоннах, или pilotis, стоят 18-этажные здания высотой 55 метров, длиной – 130 метров, шириной – 20 метров, в которых могут жить 1600 человек. Как ни странно, самой успешной и запоминающейся частью этих зданий стала крыша. Корбюзье хотел сделать там спортзалы, детские бассейны, палестры и велотреки. Сегодня бассейны потрескались, спортзалы закрылись (какой-то оптимист решил устроить там дискотеку, но, естественно, ничего не вышло)[61], а треки покрыты обломками бетона и ржавой арматуры. Но даже несмотря на такую заброшенность, это одна из лучших крыш в мире – метафора социальных задач Корбюзье, бетонный сад идеальных форм, наполняющий здоровьем тех, кто в нем живет.

Средиземноморским утром, когда солнце светит почти параллельно земле, здесь царит героическая печаль – почти как в греческом храме. Как писал Корбюзье в работе «К архитектуре» (1923), греческие «храмы воплощают всего одну мысль, и она окружена пустынным пейзажем, являющимся частью общего целого. Поэтому в каждой точке горизонта присутствует одна и та же мысль».

В карьере Ле Корбюзье был только один проект, в своей уникальности сопоставимый с Акрополем, – и это была именно эта окутанная мерцающей дымкой крыша, расположенная между морем и серыми глинистыми холмами. В те годы в Марселе было так же ясно, как в Афинах, а холмы не были покрыты многоэтажной застройкой. Комплекс «Уните» стоял в одиночестве, и его крышу Корбюзье превратил в великолепное ритуальное пространство для почитания культа солнца.

Ле Корбюзье. Жилая единица в Марселе. 1946–1952

Однако под крышей начались проблемы. Корбюзье был поклонником социальной доктрины Шарля Фурье (1772–1837). В отличие от последнего, он не ждал, что в эпоху утопии моря́ станут пресными и их можно будет пить, как лимонад, или что в мире народятся 37 миллионов драматургов уровня Мольера, однако общественный идеал фаланстера (соединение «фаланги» и «монастыря») был ему близок. Phalanstère – это коммуна из ста семей, которые трудятся для взаимной выгоды. Корбюзье не надеялся, что «Уните» сможет за день превратить 1600 марсельцев в коммунаров, однако он признавал, что многие его идеи восходят к «пророческим идеям Фурье… на заре Машинного века». Отсюда этот безошибочно монашеский дух «Уните». В этом величественном бетонном улье мало индивидуального пространства, детские по размеру не больше чулана (у самого Корбюзье детей не было, и он явно их недолюбливал). Идеал самодостаточности коммуны проявился в виде «универмага» на пятом этаже, так что теоретически жильцы могли делать покупки, не покидая здания. Однако, как известно всем, кроме Ле Корбюзье, французы любят покупать еду на уличных рынках, поэтому «универмаг» остался невостребованным; позднее на его месте сделали «Отель Ле Корбюзье» – спартанский по духу и столь же невостребованный, где редкие постояльцы могли бессонными ночами слушать, как завывает, гуляя внутри здания, мистраль. Поселившиеся тут марсельцы дружно возненавидели проект Ле Корбюзье с его высоконравственными интерьерами и вскоре преобразовали эту machine à habiter[62] в традиционное пригородное французское жилище. Сегодня в квартирах в «Уните» висят пластиковые люстры, стоят новодельные кресла-бержеры Людовика XIV и мебель из магазинов Monoprix[63], украшенная золоченой бронзой, – то есть ровно то, с чем Ле Корбюзье боролся всю свою жизнь. Человек, который собирался снести пол-Парижа, в итоге не смог навязать правильный ковер последнему консьержу.

Ле Корбюзье. Вилла Савой, Пуасси. 1929–1931