Шок новизны

Как социальный архитектор Ле Корбюзье потерпел неудачу, однако, помимо этого, он был великим эстетом, и его способности изобретать новые формы были поистине безграничны. В каком-то смысле он был Пикассо от архитектуры – недаром его работы вызывали такую бурную реакцию, всецело строились на ритме и вообще отличались «мускулистым» рисунком. Его формальный язык основывался на страстной игре с двумя формальными системами, на первый взгляд противоположными, но, с его точки зрения, схожими, – классической дорической архитектурой со всей ее ясностью и четкими аналитическими машинными формами. В книге «К архитектуре» Ле Корбюзье проводит параллель, которая не перестает нас удивлять до сих пор, – между видом сбоку на Парфенон, с его регулярным ритмом колонн, и фронтальной перспективой биплана Фармана, с похожим ритмом распорок между двумя рядами крыльев. Подобные аналогии и собственные проекты Ле Корбюзье должны подчеркивать триумф, как он выражался, «Белого мира» – области чистоты и точности, выверенных пропорций и подобранных материалов, автономной культуры, – которому противостоит «Коричневый мир» грязи, хаоса и компромисса, архитектуры небрежности. Сам же он исповедовал и реализовывал искусство, следующее формуле: «просвещенная, корректная и величественная игра форм на свету». В этой фразе содержится его страсть к пентелийскому мрамору, беленым эгейским стенам и прозрачному морскому воздуху, античный дорический дух которых так повлиял на фантазию молодого Ле Корбюзье. Лучше всего его идеи иллюстрирует Вилла Савой (1929–1931), стоящая на некогда бескрайних лугах Пуасси недалеко от Парижа. Это был куб, который так и не изобразили кубисты: девственно-белый короб, стоящий на двадцати шести изящных колоннах и изогнутой стене первого этажа; натянутая, как кожа, штукатурка оттеняется лентой раздвижных окон – весь дизайн оказывается тонкой игрой прозрачного и непрозрачного, закрытого и открытого пространства. Ле Корбюзье удалось соединить богатый набор форм и изгибов – наклонные плоскости, цилиндры на крыше, винтовая лестница и элегантные эластичные перила, – сохранив структуру куба, и в результате мы имеем, пожалуй, самый изящный образец (уж точно самый известный и влиятельный в своей поэтичности) того, что впоследствии станет интернациональным стилем.

Ле Корбюзье. Внутренний двор Виллы Савой, Пуасси. 1929–1931

Этот термин был изобретен в 1932 году Филипом Джонсоном и Генри Расселом Хичкоком для описания базовой структуры современной архитектуры – стального или бетонного каркаса с ненесущими стенами. Однако этой особенностью интернациональный стиль не исчерпывался, и его этика лучше всего была выражена в Вилле Савой. Одним из следствий использования каркаса стал акцент на правдорубстве – никакого декора, «никакой рыхлости», как выражался Мис. Это значило, что даже прочные стены должны выглядеть как мембраны. Поэтому архитекторам потребовался непрозрачный материал, который не выглядел бы тяжеловесным. Они нашли его в штукатурке – или думали, что нашли. Низведение стены к идеально ровной поверхности штукатурки с идеально вычерченными углами и сочленениями (например, чтобы не проступала фактура кирпичной кладки) было стремлением к идеальной плоскости мембраны. Тогда структура в целом становилась объемом, образованным пересечением плоскостей и окружающим пространством, а не массой или простой структурой. То, что было видно снаружи, присутствовало и внутри. «Открытую планировку» придумали не архитекторы интернационального стиля. Они позаимствовали ее у представителя диаметрально противоположной школы американца Фрэнка Ллойда Райта, которой еще до Гропиуса и Ле Корбюзье работал с «органической» организацией пространства в духе традиционной японской архитектуры, которую трудно ассоциировать с прямоугольными объемами и причудливой мебелью. («Избранные произведения» Райта, описывающие его американские работы начиная с 1893 года, были опубликованы в Германии в 1910-м и вызвали мощнейший резонанс.) Однако интернациональный стиль довел идею открытой планировки до той степени абстрактности, которую Райт ни за что бы не принял, и этот сдвиг был связан с материалом: стену, которая не подпирает крышу, можно в любом месте проткнуть или вообще преобразовать в чередование прозрачных и непрозрачных горизонтальных полос. К сожалению, для этого платонического стиля требовались платонические материалы: нечто тонкое (тут годилась штукатурка), но при этом эластичное (а тут – нет), серийно производимые модули, способные выдержать разные погодные условия. Этой субстанции так и не нашли, именно поэтому так много зданий в интернациональном стиле, в том числе Вилла Савой, спустя годы потрескались, покрылись пятнами, выкрошились или претерпели иные разрушения под воздействием стихий.

Лионель Фейнингер. Собор. Обложка первого манифеста Баухауса. 1919. Ксилография