Шок новизны

Для веймарской Германии, а следовательно, и для Баухауса массовое жилищное строительство было важнейшей социальной проблемой. После стабилизации немецкой марки в 1924 году и укрощения безумной инфляции, охватившей страну годом раньше, власти получили возможность приступить к строительству; никакая другая страна не построила для своих граждан столько квартир, жилых кварталов и отдельных домов, сколько возвела Германия в течение следующих восьми лет. На пике веймарского строительного бума более семидесяти процентов всего нового жилья возводилось, частично или целиком, на государственные средства, бо́льшую часть которых приносил пятнадцатипроцентный налог на арендную плату, взимавшийся с частных собственников жилья. Огромную работу проделали в этот период архитекторы-представители интернационального стиля: Гропиус, Бруно Таут, Эрик Мендельсон и Эрнст Май – последний, убежденный коммунист и преданный партиец, стал руководителем городского строительства во Франкфурте, наделенным едва ли не абсолютной властью над жилищной политикой в городе. Результатом стала классическая форма социального жилья, Siedlung, или «поселок», нежно любимая приверженцами утопии во всем мире. Siedlung был идеалом рационального жилищного планирования; Джон Бетчеман дал ему такое сатирическое описание:

Я вижу наше будущее, брат:
На соевых полях дома рабочих
Рядами башен высятся хрустальных
И миллионы как один стоят
Под возглас кухонных радиоточек:
«Неправых, правых – нет! Все идеально».

Образец нового типа жилья – как и самого интернационального стиля, по крайней мере в Германии, – был возведен в 1927 году по случаю еще одной международной торгово-промышленной выставки. Им стал штутгартский поселок Вайссенхоф, строительство которого финансировал Веркбунд. В создании построек для этого поселка участвовали Ле Корбюзье, Мис ван дер Роэ, Вальтер Гропиус, Якобус Йоханнес Питер Ауд и Бруно Таут; двадцать тысяч человек ежедневно приходили на выставку, чтобы бросить изумленный взгляд на плоские крыши, белые стены, сплошное остекление и pilotis, то есть опоры всего того, что Мис ван дер Роэ называл «величайшей борьбой за новый образ жизни». На деле предприятие не отличалось кристальной честностью, поскольку все это жилье было построено, детализировано и отделано в соответствии с гораздо более высокими стандартами, чем те, руководствоваться которыми могло себе позволить в реальности муниципальное строительство. Реальные жилищные проекты – от спроектированного Маем поселка Брухфельдштрассе во Франкфурте до квартир Гропиуса в берлинском Сименсштадте – объединял живейший интерес к тому, что в Баухаусе называли Wohnung für das Existenzminimum, – к жилью, удовлетворяющему минимальным жизненным необходимостям. Гропиус, к примеру, не испытывал ни малейших угрызений совести, размещая сотрудников компании «Сименс» в комнатах с двухметровыми потолками: в конце концов, мало кто из немецких рабочих был выше двух метров ростом, а все приборы освещения встраивались непосредственно в потолок. Жилые поселки с присущей им благонамеренной регламентацией житейских привычек были кульминацией вторжения бюрократического генерального планирования в семейную жизнь немецких граждан. Нацисты не восхваляли их только потому, что поселки эти создавались для ненавистной Веймарской республики евреями или коммунистами (или, как в случае Мейера, евреями-коммунистами), предпочитавшими дегенеративные плоские крыши, уместные разве что в арабских деревнях, нормальным с расовой точки зрения двускатным крышам, какие издавна строили в немецких усадьбах. Во всех прочих аспектах эти жилищные проекты были исключительно тоталитарными, однако не следует забывать, что, сколь бы депрессивными ни казались нам сегодня эти серийные жилые кварталы, они были на порядок лучше трущоб XIX века – а именно этим словом обозначалось «жилье для рабочих» до Веймарской республики.

Людвиг Мис ван дер Роэ. Поселок Вайссенхоф. Выставка Веркбунда. Штутгарт, 1927