Шок новизны

Мис укротил беспорядочность «альпийской архитектуры» с ее стеклянными стенами, поженив ледяной дворец с чикагским каркасом. Он построил не так много, но влияние его зданий было огромно, потому что, по сути, все они были об одном и том же – о достижении формального абсолюта прямоугольными промышленными материалами. Именно Мису обязаны своей внешностью современные корпорации; стекло было сутью небоскреба, а небоскреб стал сутью современного города – чередой тонких оболочек на стальных остовах. Больше никаких несущих стен. Подход Миса казался образцом разумности: прямые линии, рациональная планировка, удивительная пропорциональность и изящество деталей. Когда ему подражали, это было копированием не стиля, а воспроизведением постигнутой Истины; именно в этом секрет колоссального влияния Миса ван дер Роэ на последующие поколения. «Он верил в абсолютную истину архитектуры, – вспоминает Филип Джонсон, помогавший Мису строить в США в конце 30-х, – и особенно своей архитектуры: он считал, что она ближе к истине – Истине с большой буквы, – чем любая другая, потому что она проще, ей можно научиться и ее можно адаптировать на протяжении многих веков. В каком-то смысле это было плохо, потому что каждый ощущал за собой право строить: Я делаю, как Мис! Каждый архитектор мог сказать клиенту: „Теперь я могу строить дешевле, чем год назад, потому что теперь у меня есть религия“ – плоская крыша, навесная стена из готовых блоков, рационализация во имя дешевизны».

Однако эти досадные побочные эффекты не беспокоили Миса в 1923 году, когда он опубликовал свои «Рабочие тезисы» – лапидарный манифест нового строительства. «Архитектура – воля времени, воплощенная в пространство»[57], – пишет он. Чтобы соответствовать духу времени, архитектор должен отвергнуть «все эстетические спекуляции, все доктрины, любой формализм». Сегодня такое предписание смотрится странно, ибо единственными архитекторами, оказавшимися бо́льшими доктринерами и формалистами, чем сам Мис, были его подражатели. Однако Мис полагал, что, если бы архитектор смог работать без подобных предрассудков, в его работе реализовывалась бы культурная воля к форме (еще не определившаяся, но уже имплицитно содержащаяся в доступных технологиях и текущих социальных потребностях), причем она будет «объективной», потому что происходит из машинной культуры массового производства и готовых блоков. «Материалы – бетон, железо, стекло. Железобетонные здания по своей сущности – каркасные здания. Ни рыхлости, ни бронированных башен. При несущих конструкциях поясов не несущая стена. Здания из кожи и костей». В этой схеме нет места индивидуальным фантазиям (еще одна «рыхлость»), ибо, как сурово пишет Мис, «индивидуальность утрачивает значение; ее судьба нас уже не интересует».

Людвиг Мис ван дер Роэ. Интерьер павильона Германии на Международной выставке в Барселоне, Испания. 1929

Ни один проект Миса не был собран из готовых блоков, потому что заданная им величина погрешности была слишком малой для того массового производства, на которое могла рассчитывать архитектура. Он был сыном каменщика, имел опыт работы в мастерских, знал, как вручную обрабатывать «благородные» материалы. К 30-м годам он взял назад свои похвальбы в адрес машинного производства: «Строим ли мы высокое или низкое здание, стеклянное или стальное – это еще ничего не говорит о его ценности», причем под «ценностью» он понимал духовную и эстетическую мощь. Годом ранее он построил свое лучшее здание, и оно уже было разрушено. Речь идет о немецком павильоне на Всемирной выставке 1929 года в Барселоне. То была беспримесно чистая архитектура, у которой не было иной функции, кроме как являть себя, стоя на мраморном пьедестале, как скульптура (чем, в общем-то, она и была). Тонкая плоская крыша парила на колоннах из хрома и стали, внутренние стены были, по сути, ширмами – они не разграничивали пространство, а скорее моделировали его, как японские сёдзи (бумажные перегородки) и биобу (складные ширмы). Некоторые стены были сделаны из стеклянных панелей, некоторые – из дорогих наборных панелей полированного мрамора. Избавившись от стен, но сохранив строгую классическую планировку, Мис смог лучше любого другого архитектора XX века возвысить свое маленькое здание до чистой идеи – идеи, которая много раз воспроизводилась впоследствии: начиная с его собственной виллы Тугендхат и дома Фарнсуорт и кончая Стеклянным домом Филипа Джонсона в Коннектикуте. Однако решающую роль играла красота материалов. Проектируя навесную стену Сигрем-билдинг в Нью-Йорке, Мис мог бы использовать сталь и алюминий, но ему хотелось добиться определенного тона и оттенка – чтобы темные желобки были окружены более теплой темнотой, – а для этого, по его мнению, подходила только бронза. Результатом стала самая дорогая в мире навесная стена – но и самая элегантная: то была элегантность Пустоты, архитектура молчания и полной отрешенности.

Людвиг Мис ван дер Роэ. Сигрем-билдинг в Нью-Йорке. 1956–1958