– Поляки – они такие. – согласился механизатор. – У нас сержант был, он в сорок пятом воевал в Польше – так, говорил, никому там верить было нельзя. Лживый народ, подлый, а уж нас, русских не любят – страсть!
– Вот и помолчим… пока. Ты иди, Васенька, иди, времени у нас, считай, нет вовсе. В любой момент что-нибудь может случиться, надо заранее приготовиться…
Сказано таскать – значит, будем таскать… Свою невенчанную супругу дядя Вася привык слушаться беспрекословно – не то, чтобы боялся (не было такого отродясь!), просто знал, что та умнее и дурного никогда не присоветует. Вот и взваливал тяжеленные мешки с цементом и пёр их на хребте по крутым ступенькам вверх из подвала, матерясь и думая только, чтобы не поскользнуться.
А на дворе ещё надо доковылять до «пердунка» – по лужам, по грязюке, огибая пятна нерастаявшего снега, под которыми вполне может оказаться яма или выбоина. Французы, толпящиеся у импровизированной коновязи, заметили его него внимание и гогочут – забавно им, вишь, наблюдать, как русский мужик надрывается…
Дядя Вася сплюнул. Эх, сейчас бы безотказный ППС, который был у него в Манчжурии… Вообще-то, мехводам полагались карабины, но ему достался автомат. Пустить его в ход довелось всего три раза. Дважды на колонну налетали какие-то буйнопомешанные самураи, и приходилось отстреливаться прямо из кабины. И ещё один раз – ночью, когда к тягачам с орудиями подобрались японские диверсанты. Наделали они тогда бед: прирезали часового и успели подорвать гаубицу, прежде чем их нашпиговали свинцом сбежавшиеся на звуки стрельбы артиллеристы. Вот и этих бы – срезать длинной, на полрожка очередью…
Что ж, мечтать не вредно, как теперь говорят. Дядя Вася обошёл «пердунок» и, повернувшись спиной, сбросил в кузов мешок с цементом. Вроде, полцентнера – не так уж и много, лет десять назад он такой груз и не заметил бы. Но возраст даёт о себе знать, тут уж ничего не попишешь.
– Эй, мьюжик!
Дядя Вася обернулся. Перед ним стоял француз – в зелёном, распахнутом на груди мундире и шутовской шапочке с длинным, свисающим до плеча хвостом с кисточкой.
– Будьешшь… буар де ля вьодка́… вьипешь вьотка?
Раз предлагают – надо соглашаться. Нет, дядя Вася давно избавился от пагубной привычки, позволяя себе немного только на праздники – вот, как вчера со студентами, под Новый Год, но тут случай особый. Супостат, конечно, уверен, что все русские пьют горькую, они все в этом уверены, и если отказаться – вполне может насторожиться. А Дашуле он так потом и объяснит – мол, военная хитрость, исключительно чтобы ввести неприятеля в заблуждение…
Водка оказалась дрянной – сладковатой и с явным недостатком градусов. Палёная, небось… Дядя Вася сделал глоток – немаленький, иначе заподозрит ведь, вражина! – занюхал рукавом, улыбнулся и сказал «Мерси»! Чем наполовину исчерпал наличный свой словарный запас французского языка. Мог бы, конечно, и вторую половину в ход пустить – но извиняться пока, вроде, не за что…
Француз, наконец, отстал. Дядя Вася сплюнул, выматерился, полез снова в подвал – и там нос к носу столкнулся с двумя студентами.
– А вы-то тут что забыли? Или помочь хотите? Тогда берите вон, в углу, мешки и несите к трактору…
Но у студентов оказались другие намерения, никак не связанные с переноской тяжестей. Один из них (кажется, Гена, припомнил тракторист) сбивчиво изложил план: набрать солярки из бочки и спалить библиотеку, чтобы книги не достались Наполеону. Зачем, почему нужно учинять такое дикое варварство, дядя Вася не разобрал. Велев студентам дожидаться в подвале и ничего не предпринимать, он бросился к библиотекарше.
Та, к его удивлению, поняла всё с полуслова и, велев дяде Васе следовать за ней, решительно направилась на задний двор… только для того, чтобы увидеть, как усатые, вооружённые ружьями и саблями французы выталкивают из подвала двух связанных «поджигателей». А с противоположной стороны от входа в подвал стоял Гжегош – и тётя Даша ясно разглядела на его лице злорадную ухмылку.
II
Девятнадцатого августа 1812-го от Рождества Христова года русская армия под командованием генерала от инфантерии Михаила Илларионовича Кутузова выступила из Царева Займища. Пройдя скорым маршем Гжатск, войска встали на ночь возле большой деревни Ивашково, чтобы назавтра продолжить движение на восток. Главнокомандующий ждал подхода подкреплений из Тульской, Калужской, Ярославской, Владимирской, Тверской губерний, но те ещё даже не покинули своих пределов. К тому же, им, как, впрочем, и полкам московского ополчения недоставало огнестрельного оружия и подобия военного устройства. Всего месяц, как взятые от сохи, обутые в лапти, не имея даже пик, а только дреколье да прихваченные из дома топоры, ополченцы хоть и горели желанием бить супостата, но вряд ли были способны противостоять в правильном бою закалённым наполеоновским ветеранам.