Шпага для библиотекаря

На содействие других армий – Чичагова, Тормасова, Витгенштейна – светлейшему тоже не приходилось рассчитывать. Те находились слишком далеко и никак не поспевали к генеральному сражению, которое – и это было очевидно всем, – придётся дать в самое ближайшее время, избрав подходящую позицию на подступах к Можайску.

Маленький отряд и сопровождаемый ими обоз – брички, вёзшие старого графа, графиню и её дочь и три телеги, набитые собранным в спешке скарбом – подошёл к Ивашкову уже в темноте. Ростовцев, устроив кое-как семейство, с тем, чтобы назавтра с утра ехать дальше, в Москву, поручик отправился доложиться эскадронному командиру. После чего, выслушал доклад подпоручика, распоряжавшегося в его отсутствие, и велел ставить палатку для себя и двоих «пленников». Их спутница с нерусским именем Матильда осталась при графине, которая охотно взялась её опекать.

Ростовцев не спал уже почти двое суток и едва держался на ногах. Тем не менее, любопытство взяло верх над усталостью: велев денщику наскоро сообразить какой ужин на троих и сварить пунш, он приступил, наконец, а расспросам.

Как тут не позавидовать книжным попаданцам с ноутбуком или хотя бы смартфоном! Движущая, цветная, говорящая картинка способна убедить любого Фому неверующего. Мне же пришлось обходиться в качестве доказательств велосипедами, наганом, и документами которые я таскал в плоском кармашке из прорезиненной ткани со шнурком для ношения на шее – «ксивник» по терминологии КСПшников и хиппи семидесятых. И особенно удивил Ростовцева железнодорожный билет от «Москва-Белорусская» до платформы «218-й километр», откуда и начинался наш турпоход – бледно-зелёный квиток с цифрами на фоне контура электрички. Поручик, оказывается, слышал о железных дорогах с паровой тягой – ну да, конечно, ведь Третвик запатентовал свой локомотив в 1804-м году, а в 1808-м запустил первую железную дорогу, пока, правда, в качестве аттракциона под названием «Поймай меня, кто сможет»… Ростовцев долго рассматривал бумажку, ставшую для него весомым и зримым доказательством технического прогресса, после чего крякнул и попросил рассказать всё с самого начала – а точнее, с момента нашего появления вместе со зданием клуба на полянке возле елового бора.

Лагерь уже спал, однако ничего, даже отдалённо напоминающего тишину, не было и в помине. Перекликались постовые, ржали и всхрапывали лошади, скрипели припозднившиеся обозные телеги. От ближайшего солдатского костра доносились взрывы хохота – кто-то, несмотря на поздний час, продолжал травить байки. Спать хотелось невыносимо, но – нет, не время: чем раньше я смогу убедить Ростовцева, что мы именно те, за кого себя выдаём, обо всём, тем скорее он отправится к Дохтурову – просить позволения сформировать свою «партизанскую партию». А значит, тем быстрее мы отправимся выручать наших друзей из французского плена.

Что ж, значит выспаться сегодня не судьба. Я с завистью покосился на Рафика – тот мирно сопел в углу палатки, на охапке соломы, с головой накрывшись гусарской шинелью, – вздохнул, опорожнил кружку с пуншем и приготовился рассказывать.

Но обстоятельного разговора не получилось. Не успел я описать первые часы, прошедшие после появления в новом для нас мире, как полог палатки откинулся.

– Дозвольте доложить, вашбродие! – прогудел вахмистр. Так что, разъезд, высланный в сторону Вязьмы, захватил пленного. Господин корнет его допросили, говорит – из тех фуражиров, что вы в имении своём встретили. То ли от своих отбился, то ли вовсе дезертир…

– А сам-то Трунов где? – спросил Ростовцев. – Что не пришёл доложиться?

Трунов была фамилия корнета, состоявшего при его полуэскадроне в должности субалтерна – его разъезд из десятка гусар мы встретили километра через два после поворота с просёлка на Смоленский тракт. Вот, значит, им и повезло…

– Ихнее благородие повечеряли и легли почивать – прямо у костра, на попоне. Притомились они – страсть! А пленного велели сей же час к вам…

– Ну, хорошо, давай его сюда.

Допрос вышел недолгим. Пленник, щуплый парнишка лет восемнадцати в зелёном конноегерском мундире, не был, конечно, дезертиром. Не пришло ещё время, когда солдаты Великой армии бросали оружие и подавались в бега, рассчитывая при удобном случае сдаться русским. Посланный в дозор с тремя своими товарищами, он от них отстал, долго плутал – пока не выбрался на большую дорогу и не попался разъезду сумцев. Но вопросы Ростовцева он отвечал, разумеется, по-французски; поручик тут же переводил для меня.