– Конечно друзей ваших неприятелю мы оставлять не будем. – согласился поручик. – И зачем только вы поляка с собой взяли? Подлый ведь народишко, пакостный, я это по кампании шестого года хорошо помню.
Вот как объяснить умнице-поручику, что такое СЭВ, Варшавский договор и прочие геополитические реалии второй половины двадцатого столетия? тем более что я-то с ним вполне согласен, особенно с учётом всех тех гадостей, что творят ясновельможные паны в отношении России в веке двадцать первом…
Итак, как говаривал некий товарищ, отмеченный родимым пятном на лысине, «консенсус достигнут». Теперь надо получить от Дохтурова добро на формирование партизанской партии – Ростовцев строевой офицер, командир полуэскадрона, и не может предпринимать подобные действия, не получив на то разрешения начальства.
Я принялся лихорадочно вспоминать сцену из своего любимого фильма «Эскадрон гусар летучих» – там, где Денис Давыдов убеждает князя Багратиона поддержать его затею. Не вспомнил и махнул рукой: в конце концов, Ростовцева хлебом не корми, дай только податься в «герильясы» – и, уж наверное, отыщет подходящие аргументы. К тому же и с Дохтуровым он знаком, состоял при нём адъютантом…
Меня беспокоило одно: как бы поручик для убедительности не рассказал генералу обо мне, моих спутниках и ДК, доверху набитому сведениями из будущего. С него ведь станется, да и подкрепить рассказ есть чем – к примеру, наганом или невиданными в этом времени велосипедами.
Чем обернётся такое откровение, я даже думать не хотел. А потому, взяв с Ростовцева обещание держать всё в тайне, устроился на его раскладной поручика и приготовился ждать. И сам не заметил, как провалился в сон – глухой, непробудный, без сновидений.
III
Дядя Вася сидел на скамейке перед зданием клуба, грелся на утреннем солнышке, смолил беломорину и наблюдал за суетой, поднятой французами. Конные егеря выносили из здания клуба перевязанные бечёвками пачки книг и по одной укладывали в повозки. Руководил погрузкой унтер-офицер в сером, как и у прочих обозников, мундире: суетился, отдавал команды своим подчинённым, перекладывал пачки книг.
И неймётся же лягушатникам…
Вчера вечером командир французов допросил незадачливых поджигателей – в качестве переводчика при этом выступал Гжегош. За допросом последовал скорый военно-полевой суд, на котором позволили присутствовать всем «гостям из будущего». Процесс проходил в тесном актовом зале ДК; в роли судьи и прокурора выступал сам су-лейтенант; обрисовав в двух словах вину подсудимых, он допросил свидетеля – Гжегоша, конечно, кого ж ещё! – и приговорил Гену и Лёху к расстрелу. Студенты сидели, пришибленные – похоже, никак не могли поверить, что всё это происходит с ними на самом деле. Только медсестричка Людочка, вскочив со скамьи, гневно закричала на поляка: «как тебе не стыдно, они твои друзья, учились вместе, это же предательство!» На что тот с кривой усмешкой ответил, что Польшу он не предавал, а москали ему не друзья и друзьями никогда не были.
Исполнение приговора решено было отложить до момента, когда поджигателей вместе с обозом доставят к штабу полка. Дядя Вася не был уверен – но ему показалось, что к отсрочке этой приложил руку Гжегош, шептавшийся о чём-то с офицером. Зачем поляку это понадобилось, оставалось только гадать.
На сём суд и закончился. Гену с Лёхой посадили под замок, очистив для этого одну из кладовок. Позже к ним добавили комсомольского вожака Диму. К этому претензий не было – задержали его просто так, на всякий случай, чтобы не натворил чего лишнего. Гжегош «ареста», разумеется, избежал; не стали трогать оккупанты Далию с Людочкой, библиотекаршу и самого дядю Васю. «Великая Армия» не воюет с женщинами и стариками!» – пафосно заявил су-лейтенант Робер, чем нанёс механизатору глубочайшее оскорбление. «Я тебе покажу старика… – бурчал он себе под нос. – Ещё посмотрим, кто тут чего стоит, сопля заграничная…»
К предстоящему побегу, задуманному библиотекаршей, дядя Вася подготовился на славу. В кузов «пердунка» он ещё вчера забросил полдюжины мешков с цементом, обложив ими бочки с соляркой. В один из мешков он засунул все наличные консервы, не забыв, разумеется, пару бутылок водки – запас карман не тянет, тем более такой. Разобранная на части тулка в чехле и старый брезентовый патронташ, набитый картонными дробовыми (других не нашлось) патронами, были припрятано во дворе – с расчётом на то, что в самый последний момент свёрток можно будет забросить в кабину.