Штормовое предупреждение (СИ)

Ковальски зажмурился до цветных кругов перед глазами. Рико так близко, что задевает его кожу ресницами, когда моргает. Можно чувствовать его теплое дыхание. Чувствовать, как Рико ластится к нему. Неумело, неловко, не зная, как правильно, не понимая, что он делает не так, ведомый одним только слепым желанием быть поближе, чувствовать, касаться руками и губами.

Согревать.

Ковальски ощущал его тепло и то, как Рико пытается поделиться им.

Как ему хочется обнять, и он боится обнять, и в этот момент он сам себя поймал на том, что касается руки Рико, той, которую он перекинул через напарника, и переплетает с ним пальцы.

Может завтра Рико и не вспомнит.

Но ведь может и вспомнить?

Завтра вообще все что угодно может случиться.

Но сейчас, когда Рико так жмется к нему, он не может делать вид, будто ничего не замечает. Он отлично знает, каково это. И в последнюю очередь пожелал бы это пережить кому-то из близких – а Рико был для него близким.

Ковальски обернулся к подрывнику и прижал к себе так, чтобы он уткнулся лицом в его шею, чтобы чувствовать его дыхание – и его губы, которыми он все так же беспорядочно блуждал по чужой коже.

Он почувствовал, как Рико обнимает его, поспешно, жадно, как сворачивает в руках, ближе, теплее, удобнее, поглаживает торопливо ладонями. Порет горячку, боясь не успеть. Вдруг все кончится?

Это было бы смешно, не будь так печально – Ковальски бы что угодно отдал, чтобы его погладили. Вот так, как сейчас напарник гладил.

-Все хорошо, – прошептал он Рико на ухо, и тот счастливо вздохнул.

И он еще смел говорить этому человеку такие вещи! Жалкая, ни на что не годная отговорка. Бумажная ширма от урагана. Эфемерная попытка создать видимость, будто никто не выходит за границы обыденного и общепринятого. Но Рико, доверчивый, открытый, послушно успокоился, перестал ворочаться, и лежать с ним так близко стало удобно и уютно. Ковальски расслабился. В этих теплых руках ему было спокойно. Бояться он устал, испытывать постоянную боль – тоже. Пришла странная ватная апатия, как-то связанная с тем, что с ним рядом Рико. Ему нужно было подумать над этим всем, но в голове была странная зияющая гулкая пустота, заполненная одним только голым осознанием тепла другого человека. И ничего больше значения сейчас не имело. Ничегошеньки. Ковальски смирился, закрыл глаза и пообещал себе разобраться утром.

Ему иногда бывало, снилось, что все хорошо. Часто снилась Дорис, но редко — что они вместе. Иногда он понимал, что это сон, и старался просто заставить момент застыть, чтобы понять, как оно — когда то, чего он хотел, осуществляется. Но то ли из-за миражной природы сна, то ли из-за собственных его страхов, а он никогда не чувствовал мечту исполненной. Это было подобно тому призраку, которого не видит никто — кроме одного несчастного, кроме того Макбета, который имеет к призраку прямое отношение… Так же было и с Ковальски: он чувствовал присутствие какого-то морока, связанного с ним, и полагал, что это тень Дорис, но это, кажется, была его собственная — более темная и крупная, чем он сам, тень. Это вообще распространенное явление, когда дело доходит до теней…

Сон и бодрствование перемежались между собой, лишенные системы.

Он все боялся проснуться, вынырнуть из этой мешанины, почувствовать под ногами твердую почву своей обыденной реальности. И обнаружить, что снова что-то понял не так. На какое-то мгновение ему померещилось: он все это выдумал. Он просто хотел, чтобы так было. Но сомневаться долго не вышло – напарник чувствовал его состояние и не дал снова начать себя грызть. Он стоял теперь между Ковальски и черной пустотой хаоса переживаний и следил за тем, как они сообщаются, был чем-то вроде пропускающей линзы. А стоило только проявить беспокойство об этом – всего один раз – и этот здоровенный, мощный парень взял его руки в свои и сказал ему — как он всегда говорил, не словами — просто и прямо то, из-за чего делает то, что делает.

«Она тебя не любит. Но я тебя люблю. Если ты разрешишь».

«Люблю»- на языке Рико было простым и всеобъемлющим жестом, включавшим в себя совершенно все понятия, какие только содержало в себе обобщенное английское слово «love» – подрывник касался чужой груди возле сердца.

Он сделал это тогда, кажется, миллиард лет назад… Или всего вчера? А может, позавчера?.. Впрочем, не так уж важно, когда именно – главное, что он это сделал, в тот момент, когда обнимал напарника, едва дышащего после вспышки мучительного удовольствия.