Штормовое предупреждение (СИ)

Он повторял это про себя и повторял, бесконечным циклом, пытаясь сделать пережитый опыт осмысливаемым, перевести в сферу понятных ему логических тезисов, а рядом с ним, уткнувшись в его плечо, лежал Рико, и все, что теперь хотелось, это как-то передать ему свое видение происходящего, чтобы и он осознавал, как много сделал. Ученый еще сам не представлял, каким образом сможет дать сослуживцу понять все то, что он хотел ему донести, но предчувствовал, что говорить бесполезно.

Чувства. Эмоции. Ковальски с ними носится, пытаясь вникнуть в суть явления, а в итоге упирается в то, что даже не может дать им внятного определения. Они происходят с ним, как… Как радиация. Просто происходят. Ты даже не всегда понимаешь, что это именно они. А поделать ничего не можешь…

Он мучился этим всем, пока Рико не обнял его. Не прижал к себе, не принял в тепло, и от этого не стало хорошо и спокойно. Все вопросы остались где-то по ту сторону кольца крепких рук, и покой, огромный, будто сошедшая с гор лавина, просто погреб его под собой.

Он проснулся от того, что Рико гладил его. Без какого-либо подтекста, просто гладил, выражая свое отношение. И это было волшебно. Ковальски нашел его руку своей и переплел пальцы, так же, как проделал это ночью. Он хотел так просыпаться. Он хотел, чтобы ему было кого прижать к себе поближе, кому пригладить волосы, кого успокоить. Чтобы ему верили.

Потом он открыл глаза и теперь уже не только чувствовал, но и видел довольного, угревшегося у него под боком напарника. Как тот уткнулся лбом в его ключицу, весь будто состоящий из острых углов, сработанный природой топорно, сплеча, совсем не похожий ни на что такое, рядом с чем мужчине хотелось бы просыпаться по утрам. Ковальски погладил его по изуродованной щеке, чувствуя сейчас к подрывнику самую настоящую неподдельную нежность. Рико бывал так же беспомощен перед собственным безумием и собственным внутренним страхом, и неустроенностью, как и он сам. И Ковальски знал, как живительно-необходимо бывает получить чужую поддержку в такой момент. Он чувствовал, что Рико дорожит и им, и тем, что между ними сейчас происходит. Старается не нарушить ненароком, по незнанию или от неумения, хрупкое, как яичная скорлупка, чудо. Как правило грубоватый и незамысловато-бестактный, он умел быть и по-настоящему нежным. Он хотел им быть. Хотел быть для кого-то, кому не все равно. Он и гладил-то будто вполсилы, словно репетируя, не уверенный, что сможет погладить по-настоящему и что почувствовать его руки может быть приятно.

Ковальски открыл было рот, чтобы позвать его, и только воздуха в грудь набрал, но Рико ощутил его движение и приблизился сам, ткнулся в шею, коснулся губами там, потом под ухом, все такой же осторожный. И только будучи принятым в объятия, успокоился, заворчал тихо и удовлетворенно. И Ковальски в этот момент внезапно со всей ясностью осознал: это навсегда. Теперь так может быть всегда. Теперь всегда так и будет. Он может делать что угодно – кодить, проводить опыты, собирать приборы – и Рико будет с ним рядом. Просто представив, что он может читать, вот так же валяясь на диване или на травке, с тем, чтобы чувствовать у бока чужое надежное тепло, он поневоле расплылся в улыбке. Тепло, Господи Боже, самое настоящее!

Ковальски смотрел на напарника в этот момент, немного сверху вниз, как, в общем, и привык смотреть, будучи выше, и подумал о том, что будущее — их, черт возьми, будущее — в руках именно у него. За пределами этого маленького домика — большой и не всегда дружелюбный мир, в котором хватает людей, не имеющих никакого желания быть аккуратными со словами. Рико конечно не беспомощен, но в социальных вопросах, пусть не во всех, но во многих, оглядывается, ища того, кто ему подскажет. И он нуждался в такой же подсказке прямо сейчас. Рико сделал то, что мог сделать, что сделать хотел и считал сделать необходимым. Он ни к чему не принуждал Ковальски, и только лейтенанта теперь касается, как он ответит и что именно это будет за ответ. И Рико ему поверит. Какую бы чушь он ни наговорил, какую бы ложь ни выдумал в качестве оправдания – Рико безоговорочно, безоглядно, беспрекословно ему поверит, примет его слова за истину, положится на нее и будет поступать согласно ней. Для него-то самого все было естественнейшим делом: если людям вместе хорошо, что еще надо-то?..

Ковальски знал, что отношение Рико к нему — явление самостоятельное, и оно не связано с тем, как резко изменилась жизнь подрывника после того, как он попал к ним в отряд. Рико не зациклился на первом же незнакомце, который после всех испытаний отнесся к нему по-человечески. У него было время прийти в себя, осмотреться, обдумать, взвесить и выбрать. Наверное, потому он теперь так же поступил и с напарником: дал ему шанс на все то же самое.