Штормовое предупреждение (СИ)

Это было ему. По-настоящему. У Рико дрогнули и губы, он оглушено подался ближе, прижимаясь ими, напряженно, неловко… Послушно поддался чужому нажиму, но замер, неудобно пригнув голову, стоило отступить. Вот только тогда Ковальски и понял. До него запоздало дошло, а мог ведь и раньше сообразить, без таких подсказок. Рико не умеет. Он просто не умеет целоваться, понятия не имеет, как это, только и будучи в силах прижаться губами и замереть, скребя пальцами по одеялу, и этого уже для него так невыносимо много, что это душит подрывника. Да и где ему было научиться? Кто бы его целовал? Он не знал, каким образом это обычно происходит, никогда не получал ни от кого ничего подобного, даже не рассчитывал, что когда-нибудь может перепасть и ему. Для Рико это было таким же удивительным чудом, как для самого Ковальски — оказаться здесь, когда другой человек принял за него это решение… Рико с такой готовностью потянулся к нему, как будто на свете для него не было ничего лучше, чем сидеть на краю ойкумены в этом заброшенном домишке и быть так близко к… К нему. К своему напарнику. Рико не колебался, не сомневался, не пытался даже понять, что происходит — ответил сразу, не задумываясь, и теперь до дрожи боялся сделать что-то неверно. Ковальски взял его лицо в ладони.

-Иди сюда. Не переживай. Вот так...

Рико был теплый. Лейтенант как-то даже не нашел нужным в очередной раз напомнить себе, что перед ним другой мужчина и все происходящее впоследствии еще аукнется обоим. Рико хотел быть с ним и тянулся к нему, и отвечал, как никто в жизни не отвечал ему прежде. Рико хотел именно его, и это ощущение ослепляло.

Он держал эту неуправляемую, давно и прочно съехавшую с катушек машину разрушений, в своих руках, уже чувствуя, что теряет над собой остаточный контроль. Ковальски хотел дать кому-то ту неловкую, накопленную годами нежность, на которую был вообще способен, хотя и понимал, что это наверняка выглядит смешно. А Рико хотел ее получить. Вытягивался струной, его колотило, он цеплялся до побелевших костяшек за несчастное одеяло, пытаясь как-то справиться с самим собой. И Ковальски его успокоил. Коснулся его жестких, обветренных губ своими и всему научил. Осторожно, не торопясь, провел по этому пути, открывая для другого человека то, чего у него прежде никогда не было. Рико бесхитростно поддался его напору, потянулся к нему с такой готовностью, что от этого стало почти стыдно. Его никто никогда не целовал и не позволял ему заходить так далеко. Касание губами, такое близкое, такое чувствительное, казалось Рико чем-то волшебным, из другого мира, не для таких, как он. И почувствовав, что это не шутка, не сон, не его фантазия, что все это взаправду и рядом есть настоящий живой человек, который его принял и дал ему это невероятное переживание, он не выдержал. Столько всего вытерпел за свою нелегкую жизнь, но этого не смог. Сломался. Ковальски почувствовал соль на чужих губах и прижал лохматую голову к себе, пережидая, пока пройдет этот всплеск. Рико никогда не стеснялся своих переживаний – ни смеха, ни ярости, ни боли. А теперь тихо, беззвучно заплакал, когда до него все-таки дошло, и он смог поверить в происходящее. Ковальски чувствовал, как по чужой щеке текут, скапливаясь в ложбинке шрама, как в канале, слезы. Рико не думал о том, как выглядит со стороны – и пристойно ли для него подобное поведение. Он весь был как страхолюдный, здоровенный волкодавище, который провел за железной решеткой много лет, озлобленно рыча на всех, и внезапно дверь его тюрьмы распахнулась, открыв путь на волю, а кто-то сказал, что забирает его — забирает к себе, забирает, не для того чтобы посадить на цепь, а чтобы любить...

Промелькнули – и тут же погасли давно пережитые и сданные в архив присыпанного пылью памяти прошлого картины. «Да у тебя жар». Как он ждал тогда, как он, черт подери, этого ждал, каждый день, и даже не думал, что когда-нибудь ему достанется больше...

Он не сразу научился. Был неловок и постоянно опасался сделать что-то неправильно, чтобы не лишиться случившейся с ним ожившей мечты. И каждый раз изумлялся, что она не заканчивается с его новой ошибкой. Ковальски не торопил его, но и не сдерживал, позволяя следовать только собственным пожеланиям, а не почерпнутым извне соображениям о том, как «надо». «Это ответственно», – подумал лейтенант. «Чей-то первый раз. Это много».

Это правда было много. Он не знал, ни сколько Рико лет на самом деле, ни что он пережил до того, как попасть к ним, но его реакция выдавала его. Бьющий сильное тело озноб, дрожь и это метание между тем, чтобы прижать к себе крепче и не сделать ненароком больно, переусердствовав. Даже если бы не было последних суток, Ковальски бы никуда его не отпустил в таком состоянии.

====== Часть 24 ======