Штормовое предупреждение (СИ)

Он и Рико. Знали друг друга так много лет, пережили достаточно. Он никогда прежде не думал ни о чем подобном. Даже в шутку. А теперь это казалось таким естественным. Это потому что он доверяет Рико. Привык ему доверять. Когда встречаешь нового человека, никогда ведь не знаешь, чего от него ждать. А он знал, чего ждать от Рико. Когда пытаешься перекинуть мостик между собой и другим человеком, всегда опасаешься того, что по ту сторону засада. Он не опасался Рико. Он знал, что тот с готовностью придержит со своей стороны край мостика, чтобы переход по нему был максимально безопасным. Даже в своих вспышках бешенства он был понятнее, чем посторонние люди в своих спокойных суждениях. Ковальски опасался этих нормальных, уравновешенных, себе на уме людей. Рико не умел кривить душой. Не понимал зачем бы это было нужно. И можно было не сомневаться в том, что он сообщал. Сейчас, после всего, что между ними произошло, не было ни тени сомнения в искренности его намерений. Ему незачем было лукавить. Не было причин врать. И осознание того, что на свете есть человек, который совершенно искренне желал быть с ним, делало Ковальски счастливым. Это было состояние ему едва ли знакомое — да, он знал вкус победы и удовлетворение от проделанной работы, и торжество от того, что нашел и создал нечто, чего прежде не делал никто. Но это было не сравнить с тем, что происходило теперь. Никак не сравнить. Это было похоже на броню, надетую под кожей. Что бы ни произошло, он был к этому готов, чувствуя себя так, будто на любую каверзу у него припрятан туз в рукаве. Нет, не так — найдется, чем бить. Какой бы расклад перед ним не развернули — он физически не мог проиграть. Не чувствовал себя проигравшим. Что бы ни произошло, он не мог упасть снова на дно отчаянья, почувствовать себя достаточно скверно, чтобы еще раз стать собой прежним. Не мог вернуться в былое состояние обособленности и одиночества, оторванности от всех и всего. Он чувствовал, что перестал быть один. Был ли Рико рядом или нет, сидел ли в той же комнате, вплотную или в нескольких метрах, в поле ли зрения находился или нет — было совершенно неважно. Ничего не меняло того, что было между ними. Ковальски чувствовал, что пустой холодный колодец внутри него больше не доставляет ему неудобства. С его покрытого изморозью дна не поднимается к горлу щемящая потерянность. На дно легло что-то теплое и тяжелое, и просто нереально теперь было снова коснуться застывших кристаллов изморози и пораниться ими. Чувство, что у него есть кто-то, надежно защищало его от всего прежнего. Чувство, что он часть чужого мира. Чувство, что он может дать другому кусок своей души и тот это примет. Захочет это принять. Будет ждать этого.

Постепенно этот проклятый колодец внутри окажется засыпан. День за днем, в него будут падать новые и новые теплые переживания, заделывая щели в потрескавшихся от холода камнях. Рано или поздно он заполнится. Боль уйдет. Их перестанет удивлять то, что теперь происходит. Перестанет вызывать запредельный восторг. Они будут нормальными. Как все, другие люди, которые живут без дыры внутри.

Что произойдет после этого? Что же… Он этого не знает, но узнает непременно. Вряд ли им станет скучно. Как отсутствие боли вообще может быть скучным? Он не мог себе представить, чтобы они отказались от того, что имели теперь. Любой другой человек — это ведь непроверенный маршрут. Ковальски очень сомневался, что какой угодно новый путь может перекрыть для него этот, сегодняшний. Во имя всего святого, он работал с Рико плечом к плечу много лет, каким чудом кто-то иной может стать надежнее? Почему он раньше об этом не подумал?..

Это было все, что ему нужно. Не лицо, не тело, не то, что человек будет для него делать. Что он потенциально делать бы мог. Чудесная золотая середина между слепой любовью ни за что, которая недвусмысленно отдает неадекватностью, и расчетливым чувством за ряд причин, по которому вполне становится ясно, что, если один-два пункта отпадут, на том чувство и закончится.

Рико воспринимал его по-другому. Одним цельным образом, не отделяя его от его работы, от знаний, от привычек. Для него все это было частью Ковальски. Он никогда не будет претендовать на второе место за его лабораторным столом, не станет спорить, не станет конкурировать. Священная корова, его работа, в полной безопасности рядом с ним — и при том же, Рико относится к этой деятельности без пренебрежения, свойственного невовлеченным в науку людям.

Он прикрыл глаза, и перед ним вдруг промелькнули, чуть смазанные, картины прошлой… ночи? Да, кажется, это была все же ночь. Рико вчера делал с ним что хотел — а хотел он много чего.

Камин едва тлеет, почти темно. Кокон из одеял. Рико валит его на спину и держит уверенно и накрепко. Ничего не спрашивает, ничего не предлагает. Лейтенант не видит его толком, но это его не очень беспокоит. Чувство тревоги внутри него спит. Ева нормальная, но она может причинить ему боль, Рико — далеко не нормален, но он никогда этого не сделает.