Штормовое предупреждение (СИ)

-Потому что это выглядит, как итог всего, – попытался пояснить он. – Я не ради этого с тобой…

Рико уже привычным жестом потерся об него, наклоняя голову. Лейтенант кожей чувствовал его улыбку, перечеркнутую шрамом.

«Но ты хочешь. Тебе это сейчас мешает думать. Я хочу дать тебе все».

-Я не могу так.

«Я могу».

-Рико…

«И я хочу. Хочу так».

Он приподнялся, чтобы заглянуть лейтенанту в лицо. Того насторожил его непривычно серьезный вид.

«Я хочу, чтобы ты остался, даже когда это тоже случится. Хочу знать, что останешься».

Тогда до него дошло. Рико хотел увериться, что это волшебство не продиктовано долгим голоданием по человеческому вниманию, и что, утолив чужой голод, он, тем самым, не уничтожит повод быть с ним рядом.

Ковальски выпустил чужую руку, и все получилось как-то само собой. Он поцеловал Рико, хотел его поцеловать, хотел как-то ответить на его порыв, и тот воспринял это как согласие. Снова свалил на спину — черт, это оказалось очень приятным переживаем — и бесстыже затискал. Согретое теплом их тел логово из одеял было не то гнездом, не то жерлом вулкана, не то чем-то еще похожим, где ты лежишь на дне, а над тобой довлеют, подавляя тебя, высшие силы — ограждающие от внешнего мира стены, небеса, рок в конце концов… И то, что так не принято, так не делают, то, что это непривычно, неудобно, непохоже на красивую романтическую историю и что в итоге здесь станет мокро, Рико, очевидно, полностью не волновало.

Лейтенант ощутил между своих бедер горячую руку напарника, почувствовал трение его кожи о свою и перестал ощущать разницу между ним и собой.

Он что-то такое читал про это все. Его всегда все на свете интересовало, он и в эту тему нос сунул – ох давно же это было. Кажется, еще в раннем зеленом студенчестве. В те годы, когда хочется не столько узнать, что к чему, сколько плюнуть на установленные Системой правила. Из всего, перечитанного им об этом, в память врезалось одно-единственное соображение, и как раз оно-то и казалось Ковальски краеугольным камнем. Когда ты с женщиной, ты восхищен ею, тем, какая она, как красива, как она привлекает тебя, но никогда бы не пришло в голову быть ею: она другая, априори другая, полная противоположность тебя. Но если ты с мужчиной, вы похожи. И стремление к нему перемешано с желанием быть им, быть таким же, находится в этом теле, в этой личности, является ею… Эта идея казалась Ковальски толковой и логичной, и только сейчас, когда Рико ласкал его, он понял, насколько теория может отстоять от практики. В теории-то идея была безукоризненна. Но на практике он был сейчас с Рико, и он не хотел быть им. Ковальски нравилось все происходящее таким, каким оно было, нравились те различия, что делали его и напарника такими непохожими, и ему не хотелось что-то менять.

Темнота, разбавленная пламенем, влажная кожа, жар – и он не может оторвать голову от одеяла, потому что Рико прижимает его так крепко, впивается ему в губы, и Ковальски в этом слышит то, что переживает сейчас подрывник.

«Ты у меня есть».

И он у Рико был.

Пальцы у подрывника внезапно легкие, аккуратные, трогают его чутко. Как мину, которую предстоит обезвредить. Ловкие пальцы. Виртуозные… И Ковальски с собой ничего поделать не может – его выгибает, бьет дрожью, от каждого чертова касания бьет, потому что Рико… Рико и он…

В голову непрошеной гостьей вдруг заявляется мысль, что Рико не только пиротехник, но и карточный шулер. И что единственное, что его всегда выдает – это выражение лица, а отнюдь не неумение совершить с виду неуклюжим движением невозможное. И что руки у него просто волшебные, и что им хочется принадлежать – и принадлежать как можно скорее, теперь же, немедленно…

Подрывник понимает, что спокойно не получится, что двухметровый спецназовец – не то существо, которое можно придавить к лежбищу, только прижав ладонью, и Рико наваливается всем весом. Укладывает его носом в складки одеяла, переворачивая, как куклу, и мир сжимается, сужается до крошечного островка, где Ковальски чувствует горячие губы там, на затылке, где он так любит, а чужая рука тем временем хозяйничает на его теле. Он взмокшей спиной ощущает Рико, но только и может, что бессильно стонать сквозь зубы – всего этого слишком много для него одного. Чувство времени и так-то ему изменило, а теперь, наверно, уже и не вернется никогда – все закольцовано, все в цикле, и вместо хода маятника, размеренного, всегда одинакового движения – движение его собственного тела. Он упирается коленями, пытаясь дать себе хоть немного места, отвоевать толику свободы, но Рико с тираническим обожанием легко сваливает его назад. И движение, заменяющее привычный отсчет часов, возобновляется, такое же неумолимое и так же ведущее к беспамятству. Над ухом он слышит бархатистое рычание – Рико вошел во вкус. Пальцы в этой ласке у него куда более умелые, чем губы в поцелуях, и он кружит, мучает, заставляет, в конце концов, забыть все рассуждения. Отдаться ритму, доверится его руке, ни о чем не думать, и в итоге, полностью в нем раствориться…