Сибилла

Но вот однажды утром в кругах высшей элиты прошел необычный слух. Кровь бросилась в лицо леди Сент-Джулианс, леди Делорейн побледнела. Леди Файербрейс одним и тем же пером написала тайные послания мистеру Тэдпоулу и лорду Маску. Лорд Марни рано утром посетил герцога Фитц-Аквитанского и обнаружил у него лорда де Моубрея. В клубах уже в полдень было яблоку негде упасть. Загадочная суета и ужасный переполох повсюду.

В чем же дело? Что случилось?

— Это правда, — сказал мистер Эгертон мистеру Бернерсу в «Бруксе».

— Это правда? — спросил мистер Джермин лорда Валентайна в «Карлтоне».

— Я слышал об этом вчера вечером в «Крокфордзе», — сообщил мистер Ормсби, — там непременно узнают обо всём на двадцать четыре часа раньше, чем в других местах.

«Это правда?» Высший свет целое утро был занят тем, что задавал этот важный вопрос и отвечал на него. К обеденному часу все единодушно сошлись на утвердительном ответе, после чего высший свет отправился обедать и заодно выяснять, почему и каким образом это стало правдой.

И всё-таки что же случилось на самом деле? А случилось то, что обыкновенно называют «заминкой». Нет никаких сомнений: где-то и как-то произошла заминка, заминка в создании нового кабинета министров. Кто бы мог такое предположить? Министры вигов вроде бы подали в отставку, но так или иначе не вышли из игры окончательно. Вот ведь конституционная дилемма! Несомненно, Палаты должны собраться, обратиться к монаршей особе и предъявить обвинение ее своевольным советникам. Курс, очевидно, был верен, и партийные чувства до того раскалились, что некое развитие событий стало отнюдь не исключено. Во всяком случае, у Палаты лордов появилась прекрасная возможность немного собраться с духом и перенять то, что на языке высокой политики именуется инициативой. Лорд Марни по совету мистера Тэдпоула был вполне готов сделать это, то же касалось герцога Фитц-Аквитанского и — в значительной степени — графа де Моубрея.

Но вот, когда всё, кажется, было готово и поспело, когда появилась возможность того, что тост «За независимость Палаты лордов!» вновь станет пользоваться успехом на обедах у консерваторов, распространился самый невероятный в мире слух, который выставил эти великие конституционные движения in petto[33] такими нелепыми, что, даже обладая в перспективе должностью советника по борзым и имея Тэдпоула под рукой, лорд Марни заколебался. Возникало ощущение (хотя, разумеется, никто даже на секунду не мог в это поверить), что мятежное правительство, упорствующее в своих заблуждениях и не желающее уходить в отставку, есть не что иное, как обыкновенное бабье царство!^{528}

А длительные прения по ямайскому вопросу, так долго готовившиеся, ожидаемые с нетерпением, однако полностью потерявшие смысл из-за предательства независимого радикального сектора, и визит во дворец при полном параде, столь радостный сердцу Тэдпоула, — неужели всё это должно было закончиться именно так? Неужели от консерватизма, этой величайшей загадки девятнадцатого столетия, в конце концов отмахнулись веером?

Со времен фарса «Неодолимые»^{529} ничто уморительное не имело такого успеха.

В этой ситуации с «будуарным заговором» леди Делорейн утешала себя заявлениями о том, что леди Сент-Джулианс была его косвенной виновницей и, если бы не ее желание поскорее официально войти в королевские покои, этот замысел оказался бы не более действен, чем «заговор мучной бочки»^{530} или какая-либо еще из множества химерических козней, которые по сей день появляются на страницах истории и время от времени бесшумно сквозят в расположенной к предрассудкам народной памяти. Леди Сент-Джулианс, наоборот, заламывала руки, оплакивая печальную судьбу очарованной королевы, которая лишилась ее верноподданнической близости и вынуждена мириться с обществом высокопоставленных особ, о которых Ее Величество ничего не знала и которые называли себя друзьями ее юности. Министры, не получившие назначения (особенно те, кто имел закрепленную за собой должность), точно так же, как и любой человек, которого обведут вокруг пальца, выглядели растерянными и неумело напускали на себя непринужденный вид, как будто им было что-то известно, и если бы они поведали миру об этом, то оказались бы избавлены от чудовищной нелепости своего положения, но, будучи деликатными и благородными людьми, воздерживались от таких откровений. Те, кто еще лелеял, по сути, умирающую надежду на продвижение по службе, теперь, когда возможность была упущена, воспряли духом и громко сетовали на свою тяжелую и несомненную утрату. В их лице оскорблена конституция! Какие-то пятьдесят джентльменов, что не были назначены заместителями государственных министров, стенали от мучений, которым подверглось их юношеское честолюбие.

— Пиль должен был занять пост, — говорил лорд Марни. — Что для нас женщины?

— Пиль должен был занять пост, — вторил ему герцог Фитц-Аквитанский. — Ему следует помнить, сколь многим он обязан Ирландии.