Сибилла

— Пиль должен был занять пост, — отзывался лорд де Моубрей. — Теперь Подвязка станет всего лишь отличительным знаком партии.

Пожалуй, беспристрастному перу, которое тщательно ведет эти памятные записки о нашей эпохе, позволительно согласиться, хотя и по совершенно иной причине, с этими выдающимися последователями сэра Роберта Пиля. Кто-то осмелится предположить, что, с учетом всех обстоятельств, сэру Роберту следовало бы занять пост в 1839 году. По-видимому, его отстранение было ошибкой. В том страшном накале парламентских разногласий, что возобладал с 1831 года, исключительное право монарха, которое, к несчастью для прав, свобод и благосостояния народа, в той или иной степени ущемлялось еще с 1688 года, становилось всё менее и менее веским. Юная принцесса, чье восшествие на трон взволновало умы и чьему характеру большинство ее подданных были склонны приписывать известную долю решимости, какая приличествует тем, кто рожден повелевать, являла собой благоприятную возможность для восстановления королевской власти в правах, незаконное распоряжение которыми повлекло за собой ужасные муки и ужасное притеснение английского народа. К несчастью, тот индивид (если бы таковой нашелся), который занял бы гордое верноподданническое положение лидера торийской партии, предводителя народа и ревнителя трона, начал бы свою деятельность министра при Виктории с неподобающего противоречия личным желаниям королевы. Реакция общественности, которой опостылели годы парламентской суматохи, и непоследовательность партийного законодательства, равновесие политических партий королевства и личные качества монарха — все эти факторы как бы намекали, что до общественного движения в поддержку исключительного права было рукой подать. Лидеру партии тори следовало бы отстоять свою законную позицию и воспользоваться благоприятной возможностью — но он упустил ее, и, поскольку сама возможность никуда не исчезла, виги с радостью ухватились за этот шанс. И вот Англия впервые увидела воочию зловещую аномалию олигархической (или венецианской) партии, которая некогда уничтожила свободную английскую монархию и удерживала власть лишь благодаря покровительству со стороны двора.

Однако мы забываем, что сэр Роберт Пиль — не лидер партии тори, той партии, что противостояла губительной мистификации, из-за которой прямой налог в пользу Короны обернулся косвенным налогом в пользу Палаты общин; партии, осуждавшей систему, согласно которой промышленность отдавали под залог, дабы защитить частную собственность; партии, что и по сей день управляет Ирландией в соответствии с планом, примирившим обе Церкви, и благодаря череде парламентов, в составе которых были лорды и депутаты обеих конфессий; партии, которая во все времена отстаивала территориальное устройство Англии как единственную основу и защиту местного самоуправления — и, тем не менее, в один прекрасный день положила на стол Палаты общин торговый тариф, согласованный в Утрехте, самый разумный из всех, когда-либо разработанных политиками; партией, которая помешала Церкви стать наемным агентом государства и путем длительной борьбы отстояла для своего отечества приходскую форму устройства, что обеспечило каждому труженику крышу над головой.

В качестве парламентской эта великая партия перестала существовать, но я не разуверюсь в том, что она всё еще живет в мыслях, сердцах и священной памяти английской нации. Она зиждется на великих принципах и благородных стремлениях: она сочувствует угнетенным, а взор ее обращен к Всевышнему, она чтит своих героев и мучеников, ибо ради нее они приняли разорение, изгнание и смерть. И даже когда она в конце концов покорилась железной поступи олигархического господства, было ли ее поражение бесславным? Ее гений увековечил себя в золотых афоризмах и пламенных доводах из вдохновенных теорий Сент-Джона, вдохновил отважное красноречие и патриотичную душу Уильяма Уиндема^{531}. Даже сейчас эта партия не мертва, но дремлет. И в наш век политического материализма, туманных намерений и смятенного разума, век, стремящийся лишь к богатству, ибо он не верит ни в какое иное благо и подобен людям, что в поисках наживы рыщут по тонущему кораблю, торизм еще восстанет из гроба, над которым Болингброк уронил свою последнюю слезу, восстанет, дабы вернуть Короне силу, а Подданным — свободу и возвестить о том, что у власти есть один только долг: обеспечивать благосостояние Народа.

Глава пятнадцатая