— Не издаст ни звука, даже если все капиталисты Моубрея будут вместе дергать за веревку! — подтвердил Чертовсор.
— Но почему? — спросила Джулия. — Скажи ты, Мик, — Сорик всегда так время тянет!
— Да потому что мы устроим чертову стачку! — И Мик, не в силах больше сдерживаться, пустился в веселый пляс.
— Стачку! — охнула Джулия.
— Надеюсь, они сломают машины! — воскликнула Генриетта.
— И откроют «Храм», — добавила Каролина, — а то будет ужасно скучно.
— Я много стачек повидала, — заметила вдова, — да только Джек-Весельчак мне тут намедни сказал…
— К дьяволу Джека-Весельчака! — отозвался Мик. — Такой тихоход неуместен в наш век высоких скоростей. Мы собираемся провернуть одну штуку, и дело тут верное. Во всей Англии не найдется капиталиста, который заставит нас работать, даже если он назначит управляющими своих младших партнеров!
— Отроду не слышала ничего подобного, — пораженно сказала миссис Кэри.
— Всё уже схвачено, — сказал Чертовсор. — Мы обчистим сберегательные банки{628}
, благотворительные и погребальные фонды тоже раскошелятся. Я — казначей «Почтенных пастухов»{629}, и вчера мы единогласно приняли постановление о том, что отдадим все наши деньги на поддержку Труда в его последней, победоносной битве против Капитала.— Бог ты мой! — воскликнула Каролина. — Думаю, будет ужасно весело!
— Пока вы даете нам деньги, мне всё равно, сколько придется бастовать, — заметила Джулия.
— Ну, — произнесла миссис Кэри, — не думаю, что у местных хватит духу на такое дело. Джек-Весельчак мне тут намедни сказал…
— Дух в городе сломлен, — согласился Чертовсор, — но мы его восстановим. Несколько наших друзей завтра собираются нас навестить.
— И что же это за друзья? — спросила Генриетта.
— Завтра воскресенье, — пояснил Чертовсор, — и шахтеры хотят сотворить молитву в Моубрейской церкви.
— Вот шуму-то будет! — взвизгнула Каролина.
— Можете даже не сомневаться! — подтвердил Мик. — Завтра в это время в городе будет десять тысяч шахтеров, и если на десять миль вокруг не станут все фабрики, — значит, мое имя не Мик Рэдли.
Глава девятая
Было утро понедельника. Хаттон, облаченный в домашний халат и бархатную шапочку, с удобством расположился на завтрак в лучшем номере самой дорогой гостиницы Моубрея у стола, уставленного всеми деликатесами, какими по праву может гордиться северная кухня. Там были пирожки с пряным мясом, форель, недавно пойманная в ручье, ветчина, какой нет даже в Вестфалии{630}
, пирамиды хлебцев любой формы и из любого зерна в сочетании с ягодами и фруктами, из которых одни были приготовлены с исключительным мастерством, а другие — только что сорваны с грядки или дерева.— Просто поразительно, — сказал Хаттон сидевшему рядом Морли, — нигде не найдешь кофе.
Морли, который полагал, что кофе — самый обыкновенный товар в рационе жителей Моубрея, выглядел несколько удивленным; но тут слуга Хаттона с загадочным и каким-то торжественным видом внес принадлежавший его хозяину дорожный кофейник с фильтром, дымящийся, будто гейзер.
— Попробуйте этот, — предложил Хаттон, когда слуга наполнил чашку Морли, — он покажется вам не столь уж дурным. В городе по-прежнему довольно спокойно? — спросил он у слуги, который собирался выйти из комнаты.
— Полагаю, вполне спокойно, сэр, но на улицах очень много народу. Все фабрики простаивают.
— Да уж, странное дело, — произнес Хаттон, когда они с Морли остались наедине. — Вы ведь не догадывались об этом, когда мы встречались в субботу?
— Вовсе нет; более того, у меня было ощущение, что в этом районе не имеется веских причин для народного недовольства. Я полагал, что волнения ограничатся Ланкаширом и их легко можно будет пресечь; однако слабость правительства, нехватка решимости (а может, и средств) позволили пламени распространиться, и мы не скоро увидим, как оно погаснет.
— Вы действительно так считаете?
— Всякий раз, когда среди населения шахтерских районов возникает недовольство, беспорядки особенно трудно сдержать. В целом эти люди испытывают меньше физических тягот, чем большинство трудяг, да и получают порядочно; к тому же они настолько уподобились животным, что управлять ими труднее, чем нашими читающими и думающими работниками фабрик. А уж если шахтеры поднимают мятеж, то у них всегда есть четкая цель, и без насилия не обойдется. Услышав в субботу об этих волнениях, я приготовился к большим беспорядкам в том районе, но внезапное решение ланкаширцев вторгнуться, по сути, в другое графство — место, где обитают представители совсем иного рода деятельности, где лишения пусть и суровы, но отнюдь не те же, что у них, — так сильно поразило меня, что я задумался: а не стоит ли за всем происходящим какое-то политическое руководство и не является ли это выступление, при всей своей непредумышленности (по крайней мере, со стороны шахтеров), частью какого-то общего замысла: ведь если расширить территорию мятежа и вовлечь в потасовку сразу несколько графств и рабочих самого различного толка, то правительство непременно замешкается и, вероятно, будет парализовано.