Сибилла

— Я догадался, хотя мы не виделись с ним; но, по правде сказать, мы встретились со столькими людьми и сделали столько всего после нашего вчерашнего прибытия, что это не удивительно. Кстати, что за птица этот ваш священник, Сент-Лис? Мы заняли церковь вчера сразу же как вошли в город, ведь подобные вещи шахтерам и рудокопам по нраву, а я всегда потворствую их причудам. Так этот Сент-Лис прочел им такую проповедь, что я боялся, не испортит ли он нам всю игру. Наш великий предводитель опасно проникся его словами, молился целый день кряду и едва не повернул вспять; и если бы не превосходный разбавленный ром, который имелся у нас в штабе, то поборник Хартии оказался бы набожным ренегатом.

— Сент-Лис еще доставит вам неприятностей, — заметил Морли. — Увы, такова жалкая человеческая натура: насилие можно сдержать лишь суеверием!

— Будет вам, хоть вы наставлений не читайте! — сказал Чартист. — Хартия — это такая штука, которую люди способны понять, особенно когда они становятся хозяевами страны; а что до моральной силы, хотел бы я знать, как бы нам удалось пройти от Водгейта до Моубрея с таким лозунгом на штандарте!

— Водгейт! — усмехнулся Морли. — То еще местечко.

— Водгейт? — переспросил Хаттон. — Какой такой Водгейт?

В эту секунду раздался оглушительный шум, в дверь загромыхали, послышалась какая-то возня, крикливые возгласы, протесты и мольбы гостиничной прислуги. В дверь опять громыхнули, на сей раз она распахнулась, и хриплый голос надменно проревел:

— Слышать ничего не желаю про вашу частную собственность! Кто здесь хозяин, я вас спрашиваю?! — и в номер вошел крепко сколоченный человек ростом ниже среднего, с хмурым звероподобным лицом, в распахнутой куртке сержанта полиции, добытой в драке, в надетой набекрень треуголке с белым пером, что также была военным трофеем, кожаных бриджах и высоких сапогах с отворотами, которые, судя по изношенности, с самого начала находились в его личном пользовании. Именно таков был вождь и освободитель английского народа. В руке он держал большую кувалду, с которой не расставался ни разу за всё время мятежа; войдя в номер, он остановился, окинул присутствующих одновременно тупым и заносчивым взглядом, узнал Чартиста Филда и заорал: — Говорю же я вам, вот кто мне нужен! Он мой лорд-канцлер и премьер-министр, моя голова и самый главный старшой, я не могу без него продолжать. Ну, каково тебе? — спросил он, подходя к Филду. — Славное дельце! Не будут они прекращать работу на той большой деревенской фабрике, о которой ты говорил! Не будут, значит? Еще как будут! Что же мое слово — закон для этой страны или нет? Разве я не приказал прекратить любую работу, пока королева не пришлет мне письмо о том, что Хартия утверждена?! Так почему же владелец этой большой фабрики смеет закрывать ворота перед моим войском и поливать моих людей водой из насосов? Он получит огонь за свою воду! — С этими словами Освободитель с такой силой грохнул кувалдой по столу, что все тарелки и фарфоровая посуда с роскошным завтраком мистера Хаттона опасно задребезжали.

— Мы с этим разберемся, сэр, — успокоил его Филд, — и примем должные меры.

— Мы разберемся, мы примем должные меры! — передразнил Освободитель; он оглядел номер с выражением высокомерной глупости на лице, а затем взял несколько персиков и с завидным аппетитом принялся их уплетать.

— Не соблаговолит ли Освободитель отведать чего-нибудь на завтрак? — спросил мистер Хаттон.

Освободитель бросил на владельца номера взгляд, полный бессмысленной угрозы, а потом, словно не желая снизойти до личного разговора с простым смертным, уже более сдержанным тоном сказал Чартисту:

— Стакан эля!

Эль был немедленно доставлен Освободителю, который, сделав основательный глоток, принял менее грозный вид, звонко причмокнул, отодвинул тарелки и уселся на стол, болтая ногами.

Освободитель отодвинул тарелки и уселся на стол, болтая ногами.

— Вот мой друг, о котором я вам говорил и с которым вы, сэр, изволили встретиться, — сказал Чартист, — наш самый выдающийся защитник прав народа и издатель «Моубрейской фаланги», мистер Морли.

Морли немного приблизился; он поймал взгляд Освободителя, который крайне вдумчиво осмотрел его и, соскочив со стола, заорал:

— Да это тот самый губошлеп, который справлялся обо мне в Чертовом Подворье три года назад!

— Имел честь, — спокойно подтвердил Морли.

— К дьяволу честь! Ты кое-что кое о ком знаешь; тогда я не смог раскусить тебя, но на этот раз, будь я неладен, я из тебя это вытащу! Так, не будем волынку тянуть: ты его видел? Где он живет?

— Я тогда приходил затем, чтобы получить сведения, а не предоставить их, — сказал Морли. — У меня был друг, который страстно желал повидаться с этим джентльменом…

— Да какой он джентльмен! — отмахнулся Епископ. — Он мой брат, и вот что я тебе скажу: теперь и я для него что-нибудь да сделаю. Как видишь, нынче все под мою дудку пляшут, и такой шанс ни за что не выпадет дважды. Родная кровь не водица; и если я найду брата, то осчастливлю его, не будь я Саймон Хаттон.