Сибилла

Как было означено выше, прототипом Уолдершера служит Джордж Смит, который уже исполнял подобную роль в «Конингсби». Тем самым Дизраэли возвращается к еще одному своему романтическому увлечению, но на сей раз оно относится к временам «Молодой Англии». По мнению Блейка, в «Эндимионе» получился «более живой портрет», нежели в «Конингсби» (Blake 1966b: 169). Уолдершер изображен как «одно из тех пылких и блестящих существ, которые особенно сильно влияют на молодежь». Тем не менее, он капризен и раздражителен, а также находится «в рабской зависимости от воображения, столь причудливого и обманчивого, что никогда нельзя предугадать, какую форму оно примет». Показательна эволюция отношения Уолдершера к религии. В Кембридже он был горячим сторонником «Оксфордского движения», «молился, постился, клялся Лодом и Стрэтфордом», однако затем «начал поклоняться французской литературе, и взгляды его относительно Церкви и государства изменились — во всяком случае, в узком кругу» (Disraeli 1880/I: 124–125). Однажды в ходе беседы с принцем Флорестаном Уолдершер замечает, что «все разумные люди придерживаются одной и той же религии». «И какой же, позвольте спросить?» — интересуется принц и слышит в ответ: «Разумные люди никогда не говорят об этом» (Ibid./II: 181). Очевиден контраст между пракатолическим англиканством — изначальной позицией Уолдершера — и религиозным латитудинаризмом[233], к которому он в конечном итоге приходит. Вопрос о том, насколько данный контраст отражает реальные взгляды Джорджа Смита и как он соотносится с воззрениями самого писателя на христианскую религию, не освещен в научной литературе, посвященной творчеству Дизраэли, и требует отдельного исследования.

«Черепаховый суп делает всех равными» (Ibid./I: 174), — утверждает Адриан Нейшатель, приглашая к себе на обеды как важных чиновных персон, так и обыкновенных дельцов из лондонского Сити. На его роскошных обедах бывают и тори, и виги, однако финансовую поддержку он оказывает лишь последним. «<…> нам, гражданам Сити, следует поразмыслить: что же мы можем противопоставить герцогам» (Ibid./I: 172), — говорит он, жертвуя огромную сумму на предвыборную кампанию вигов. Будучи признанным столпом лондонского большого света (именно у него в доме завязываются многообещающие знакомства как Майры, так и Эндимиона), Нейшатель происходит из семьи банкиров и подтверждает на собственном примере, что восхождение по социальной иерархической лестнице и вступление в наивысшие сферы аристократического общества доступно не только для представителей благородных сословий. Доказательством тому служит не только пример Майры и Эндимиона, но и судьбы целого ряда других персонажей. Шварц отмечает:

Социальное возвышение личности является важной концепцией «Эндимиона». Чета Родни, мистер Виго и Имогена Бомарис, выходцы из среднего сословия, а также Найджел Пенраддок и Джоб Торнберри, отпрыски простых деревенских семей, становятся значительными фигурами в религиозной и политической жизни страны.

(Schwarz 1979: 141)

Флавин указывает на ту же концепцию, подчеркивая, что она отражает тенденцию викторианской эпохи:

[В этот период] ограниченное число людей получило возможность переступить сословные границы и достичь выдающегося положения в обществе; не в последнюю очередь это коснулось самого Дизраэли, который, несмотря на свое происхождение из еврейской семьи, принадлежавшей к среднему сословию, реализовал себя в качестве лидера партии крупных землевладельцев.

(Flavin 2005: 176)

Создавая образ Найджела Пенраддока, Дизраэли опирался на тот же прототип кардинала Мэннинга, что и в «Лотаре», однако персонаж «Эндимиона» представлен «в гораздо более привлекательном обличье», нежели Грандисон. Вероятно, это объясняется обстоятельствами биографии писателя: к моменту создания «Эндимиона» Мэннинг рассорился с Гладстоном и возобновил дружескую переписку с Дизраэли (см.: Blake 1966b: 737). Перейдя в католичество, став архиепископом Тирским и папским легатом в Англии, Пенраддок сделался таким же аскетом, как и Грандисон, однако на этот раз Дизраэли не стал наделять своего персонажа приторным красноречием и любовью к высокому слогу.