Сибирская эпопея

Первая ночь в провинциальной столице была недолгой для нового генерал-губернатора, отдавшего распоряжение всем своим подчиненным явиться на следующий же день в 10 часов утра в большую залу его официальной резиденции, окна которой выходили на реку Ангару[66]. Чуть раньше назначенного часа зала уже заполнилась народом. Немногочисленные военные стояли спиной к окнам; старшие чиновники, также облаченные в мундиры, выстроились в шеренги сообразно с их местом в иерархии гражданской службы, так что самые важные оказались впереди. Купцы, представители городской Думы, мещан и ремесленников ожидали в соседней столовой. Среди собравшихся уже разнесся ошеломляющий слух. На предыдущем этапе пути новый генерал-губернатор якобы наотрез отказался заехать к Машарову, одному из крупнейших золотопромышленников в регионе, после ознакомления со следственным заключением о махинациях последнего при разделе приисков. Новый губернатор, вероятно, хотел подать пример чиновникам и, как шептались в зале, Машаровы будут раздавлены этим дерзким молокососом. Что бы все это значило? Продолжение сцены мы приводим в изложении Всеволода Ивановича Вагина, который был тогда скромным секретарем, сопровождавшим своего начальника на приеме у генерал-губернатора: «Спустя минуту дверь в залу отворилась и вошел человек среднего роста. Лицо еще молодое, но красное и опухшее, волосы светло-русые, курчавые. На нем был общий армейский мундир; левая рука, раненая при штурме Ахульго[67], висела на перевязи (это было особого рода франтовство, потому что впоследствии Муравьёв одинаково свободно размахивал обеими руками). Началась длинная церемония представления <…>. Муравьёв переходил от одного присутствующего к другому, не кланяясь, не подавая руки и ни с кем не разговаривая. Затем, обойдя всех военных, он выслушал рапорт командования и, не произнеся ни слова, перешел к гражданским. Вот он подходит к моему бывшему начальнику Тюменцеву: тот стоит, вытянувшись, раскраснелся, как рак. И снова Муравьёв прошел мимо, ничего не говоря, а ведь Тюменцев – важнейший в Главном управлении. Минуя высших гражданских чиновников, он прошел в соседнюю комнату принять хлеб-соль от горожан. В зале зашушукались. Муравьёв появился вновь, сделал поклон и ушел в кабинет. Прием продлился не более двадцати минут».⁷⁹

Все остались в полнейшем изумлении. Это было чем-то неслыханным, и даже скромный секретарь Вагин пребывал в смущении: «Муравьёв больше походил на подпоручика, чем на генерал-губернатора», – отпустил он замечание. Этот странный спектакль имел продолжение вечером, во время ужина в честь нового хозяина Восточной Сибири. Банкетный зал уставили разными столами – «соляным», «серебряным» и прочим, в зависимости от важности гостей. За «золотым» столом, самым престижным на банкете, восседал начальник Горного ведомства Мангазеев, известный всем как один из самых крупных взяточников и марионетка в руках крупных золотопромышленников. Вот что поведал сам Мангазеев: «Стою, а возле меня стоит Савинский. Он и моложе меня по службе и заведывал-то всего соляным столом. Представляют его Муравьёву – «Я так много слышал о вас хорошего», – и пошла писать: рассыпался в комплиментах… Потом вдруг спрашивает: «А где же Мангазеев?» – Ну, думаю, если уж Савинского так расхвалил, то меня просто расцелует. Кланяюсь. – «Я надеюсь, что вы не станете со мной служить». – Вот тебе и похвала!»⁸⁰ И действительно, прямо во время этого приема или в последующие дни, целый ряд чиновников лишился своих постов. Среди них были иркутский городничий, губернский казначей, почтмейстер и почти все адъютанты и чиновники по особым поручениям, состоявшие при губернаторе.⁸¹ Некоторые были просто уволены, другие отправлены служить в инвалидные роты, сопровождавшие обозы, а несколько особо злостных спекулянтов хлебом и зерном, схваченные с поличным, были даже принародно высечены. На Муравьёва потоком посыпались жалобы в Петербург: кто этот молодой наглец, возомнивший, что ему по силам изменить правила игры? Муравьёв располагал необходимой поддержкой сверху, но ему было рекомендовано по возможности не афишировать это. «Действуйте как можно осторожнее, с бо́льшим хладнокровием, без шума, избегайте давать повод жалобам и наветам»,⁸² – написал ему министр внутренних дел Перовский. Новый губернатор нажил себе смертных врагов, которые ни за что не желали сдаваться и прикладывали все усилия в самой Сибири или по возвращении в столицу, чтобы любой ценой сорвать его планы.