Сибирская эпопея

Однако петербургским чиновникам ситуация виделась совсем в ином свете. Министр иностранных дел, ветеран российского правительства, и слышать ничего не хотел о военных инициативах на китайских рубежах, да еще исходивших от такого авантюриста, каким он считал Муравьёва. Карл Нессельроде был человеком старой закалки, для которого единственный интерес представляла Европа и борьба великих держав, сталкивавшихся там. Что нужно было России в этих дальних, но при этом столь близко расположенных к Китаю, краях? Его мнение разделял военный министр Чернышёв, с тревогой наблюдавший за ростом напряженности на Чёрном море и Балканах и считавший момент совершенно неподходящим для обострения отношений с британцами. Их коллега по финансовому ведомству также страшился неминуемых пагубных последствий раздора с Китаем для кяхтинской торговли, а значит, и для таможенных сборов, столь необходимых казне. Эти господа в сюртуках, закрывшиеся в своих кабинетах на берегах Невы, «синклит немецких чиновников, пронизанных всеми предрассудками, зловещее влияние которого стоило России стольких слез»,⁹⁷ – по словам мемуаристки той эпохи, близкой к Муравьёву, выступили единым фронтом против предложений иркутского губернатора, умолявшего царя занять Приамурье, пока вместо него это не сделают другие. Вероятная реакция того же Китая и наличие договора, регулировавшего его границы с Россией, не представлялись существенным препятствием в глазах Муравьёва, рассчитывавшего убедить китайского императора в том, что русское присутствие на Амуре предпочтительнее нового вторжения и оккупации со стороны англичан. В этом вопросе столкнулись два видения мира и будущего России. Николай Муравьёв, а до него сибирские купцы-первопроходцы и основатели Русской Америки видели в России будущую великую тихоокеанскую и азиатскую державу, способную на равных противостоять английским амбициям в этой стратегически важной зоне. Для консерваторов Сибирь выступала всего лишь задворками, которые было опасно открывать влияниям с тихоокеанских просторов. Нессельроде говорил о Сибири как о «глубоком мешке, в который спускались социальные грехи и подонки в виде ссыльных, каторжных».⁹⁸ Другие, как публицист Кузнецов, сравнивали сибирскую тайгу с «лесным кордоном»,⁹⁹ защищающим Европейскую Россию от дурных влияний. Князь Горчаков, губернатор Западной Сибири и, стало быть, сосед Муравьёва, один из виднейших представителей консервативного лагеря, почитал за принцип «держать жителей Сибири в стороне от всякого непосредственного контакта с иностранцами – контакта, который может оказаться роковым».¹⁰⁰ Когда Европу стали сотрясать антимонархические волнения и буржуазные революции, консерваторы, сгруппировавшиеся вокруг Нессельроде, забеспокоились. В особенности их страшил пример бывших британских колоний в Америке, чья независимость, отвоеванная у метрополии, и республиканские идеи могли вызвать симпатии в Сибири. Отсюда их пристальный интерес к Муравьёву и сплотившейся вокруг него группе молодых либералов, заправлявших в Иркутске. Чтобы застраховаться от любых непредсказуемых действий Муравьёва, Нессельроде добился в конце 1848 года, то есть всего лишь несколько месяцев спустя после вступления в должность «иркутского смутьяна», создания Амурского комитета[75], уполномоченного вырабатывать русскую политику и правила поведения в дальневосточном вопросе. Естественно, он стал председателем нового органа, где большинство составляли его друзья, а Муравьёву вменили в обязанность представлять Комитету регулярный доклад. Сущность политики Нессельроде выражалась в следующем его изречении: «Пусть все делается без шума и с должною осторожностью».¹⁰¹