Сибирская эпопея

Муравьёву и его союзникам виделся новый мир, поднимающийся на Востоке, тогда как старик Нессельроде и большинство членов правительства смотрели только на Запад, к которому они принадлежали всей душой. Царь пытался остудить пыл участников этого яростного противостояния двух кланов и найти компромиссные решения. Весной 1850 года Невельского оставили в звании, но тут же отправили обратно к устью Амура для изучения возможности ведения торговли с туземцами северного (левого) берега реки. Если представится возможность, туда будет направлена «Российско-Американская компания»: изящный способ закрепиться в спорном районе, не вовлекая в это напрямую Российскую империю. Дипломаты Нессельроде еще раз напомнили, что никоим образом нельзя нарушать возможные права китайцев в этом районе, а следует действовать «без шума и с должною осторожностью».

Но в Петербурге плохо знали горячий нрав капитана Невельского. Уже через шесть месяцев, осенью 1850 года, он рапортовал о поднятии русского флага в амурском устье. По его словам, времени ждать не осталось, так как местные гиляки подтвердили ему, что «ранней весной ежегодно в Татарский пролив приходят большие суда, останавливаются часто у берегов, и белые люди, спускающиеся оттуда, англичане и американцы, берут насильно у них рыбу и меха и делают различные бесчинства, за которые их никто не наказывает».¹¹⁴

Что касается китайцев, и речи быть не могло, чтобы оставить за ними защиту этого края от иностранных притязаний. При посещении гилякских селений ему всего лишь один раз повстречался маньчжурский представитель, с которым он обошелся по-свойски. Каким же образом? Вот что он рассказывает в своем дневнике: «Я подошел к старшему из маньчжуров, которого гиляки называли джангин, что значит богатый старик; этот маньчжур сидел с важностью на обрубке дерева и тем оказывал свое начальническое влияние на окружавшую его толпу маньчжуров и гиляков. Он важно и дерзко спросил меня, зачем и по какому праву я пришел сюда. В свою очередь и я спросил маньчжура, зачем и по какому праву он здесь находился. На это маньчжур с еще большей дерзостью отвечал, что никто из посторонних, кроме них, маньчжуров, не имеет права являться в эти места. Я возразил ему, что так как русские имеют полное и единственное право быть здесь, то я требую, чтобы он со своими товарищами маньчжурами немедленно оставил эти места. На это маньчжур, указывая на окружавшую его толпу, потребовал от меня, чтобы я удалился и что в противном случае он принудит меня сделать это силой <…>. В ответ на эту угрозу я выхватил из кармана двухствольный пистолет и, направив его на маньчжур, объявил, что если кто-либо осмелится пошевелиться, чтобы исполнить его дерзкое требование, то в одно мгновение его не будет на свете. Вооруженные матросы, по моему знаку, немедленно явились ко мне. Такой совершенно неожиданный для всех поступок так ошеломил всю эту толпу, что маньчжуры сейчас же отступили, а гиляки, отделившись от них, начали смеяться над их трусостью и, видимо, были довольны этим действием, давая понять, что будут на моей стороне».¹¹⁵

Находясь в Петербурге, капитан Невельской убежденно заявлял: «Река Амур должна непременно принадлежать Российской империи, а русский флаг – развеваться на ее берегах». Что и было им сделано по возвращении в эти края. «В присутствии собравшихся из окрестных деревень гиляков и при салюте из фальконета и ружей, я поднял русский военный флаг 1 августа, а затем оставил при флаге военный пост, названный мною Николаевским».¹¹⁶

Карл Нессельроде, разумеется, не читал этих строк из дневника капитана, но легко себе представить его ярость, когда курьеры с Дальнего Востока принесли эту новость. Измена, оскорбление китайского государства, нарушение царских приказов, да еще повторно и, несомненно, предумышленно! Министр иностранных дел желал не только головы непокорного офицера, но и его унижения. Когда Амурский комитет собрался на заседание, чтобы вынести свой приговор по этому делу, Муравьёв попробовал отстоять своего протеже, заявив, что Невельской действовал с его ведома. Он говорил, что дело было вовсе не в отказе, а в его патриотизме, ведь на карту были поставлены судьбы русского Дальнего Востока и Сибири. Комитет, пылая негодованием, решил дело иначе. Было составлено прошение к царю о том, чтобы разжаловать Невельского в матросы. Николаевский пост следовало «стереть с лица земли», «Российско-Американской компании» нечего было больше делать в Татарском проливе и на Сахалине.