Сибирская эпопея

Автором приведенной цитаты был не кто иной, как Михаил Сперанский, назначенный преемником Пестеля для исправления несправедливостей, допущенных последним, и считавшийся самым прогрессивным, самым честным и самым дальновидным из всех сибирских губернаторов до Муравьёва. В основном же огромная Сибирь оставалась просто-напросто забытым краем. Первой высокопоставленной особой, побывавшей там, стал цесаревич Александр, наследник трона, будущий царь-реформатор Александр II, который в 1837 году посетил с кратковременным визитом ряд западносибирских городов. В петербургских или московских журналах эта часть империи упоминалась лишь для того, чтобы посетовать, сколь дорого она обходится государству, и задаться ироническим вопросом о ее перспективах. Наибольшее распространение в кругах, близких к властям, получил тезис об инертной, бесполезной Сибири – обузе для России. «Питаясь соками России, она сама мало от того тучнеет, а отнимает силы у своей кормилицы»,¹⁸⁷ – писал, к примеру, популярный журналист Николай Герсеванов в 1841–1842 годах. А один из самых известных в столице публицистов добавлял: «Капиталы, ум и предприимчивость совершенно не следует понапрасну тратить на Сибирь – бесплодную пустыню, подобную датской Исландии»[93]. Некоторые мнения того времени отличались еще большей категоричностью, и ряд крупных чиновников доказывал в своих докладах, что тратиться на Сибирь не только бесполезно, но и вредно, поскольку, дескать, это может превратить «Сибирь, страну богатую и довольную, – в нищую», навсегда зависимую от питающей ее метрополии.

Надменного равнодушия, смешанного с нарастающим недоверием к огромной азиатской провинции, не убавилось даже тогда, когда Муравьёв присоединил к России Дальний Восток и основал крупные порты на Тихом океане. Всего три недели спустя после его отставки, весной 1861 года, Императорское Русское географическое общество (ИРГО) посвятило отдельное заседание своего политико-экономического комитета обсуждению разных сторон жизни этого региона, явно представлявшего для империи деликатную проблему. Что делать с Сибирью? Этот вопрос, похоже, вызывал в России замешательство. Географическое общество, занявшееся им, объединяло в своих рядах самые светлые умы того времени, и все понимали, что от его заключений будет зависеть многое, ведь ИРГО служило своего рода «научным предбанником» для властей, обладая значительным влиянием. Основанное 15 годами ранее группой военных и ученых по образцу одноименного общества в Великобритании, оно вскоре стало пользоваться покровительством Великого князя Константина, главы либерального лагеря.

Отнюдь не случайно в число его основателей входил Николай Муравьёв. В 1850 году в Иркутске открылось сибирское отделение ИРГО: именно ему губернатор поручил организацию большей части крупных экспедиций, которые на протяжении последующих десятилетий исследовали горные массивы Восточной Сибири, Тянь-Шаня, Алтая, Монголии и Дальнего Востока. ИРГО собирало и обрабатывало информацию, открывало музеи, распространяло знания и формулировало рекомендации для высших органов власти. В самой престижной части Иркутска отделению Общества отвели дворец, ставший одним из излюбленных мест встреч местной интеллигенции, политических ссыльных и заезжих гостей. За считанные месяцы его ряды возросли от горстки энтузиастов-основателей до более чем сотни активных членов и добровольцев, среди которых было несколько местных богатеев.

Когда в петербургской штаб-квартире Общества началось заседание, на котором предполагалось публично обсудить наиболее предпочтительный вариант будущего Сибири, собралась большая аудитория. Проведенные дебаты оправдали возлагавшиеся на них ожидания. Особенно интересной и показательной стала дискуссия между академиками Егором Мейендорфом и Карлом Бэром. Подобно большинству выступивших в ходе двухдневного заседания, оба они сходились в том, что Сибирь рано или поздно отделится от России. Прошло уже почти столетие после отделения США и обретения ими независимости; в сознании еще были свежи воспоминания о борьбе латиноамериканских республик против Испании, и даже Австралия совсем недавно обрела автономию. Сведущие люди, коих среди собравшихся было немало, делали из этого заключение, что история неизбежно приводит аграрные или богатые природными ресурсами колонии к их отделению от метрополии. А чем была Сибирь, как не аграрной провинцией, эксплуатируемой прежде всего из-за своих руд? Она являлась колонией: слово было пущено, и оно глубоко засело в сознании ряда слушателей, присутствовавших на упомянутом заседании, а позднее стало употребляться в ходе общественной дискуссии. Сибирь – колония! И, как показывали зарубежные примеры, ничто не мешало думать, что завтра она освободится от России.