Сибирская эпопея

Данный вывод казался чем-то сенсационным. Тем не менее, он не породил разногласий между собравшимися. Мысль о том, что Сибирь освободится от России, воспринималась учеными из ИРГО как нечто очевидное или, по крайней мере, как одна из наиболее вероятных возможностей. Некоторые, правда, полагали, что если уж Сибирь будет потеряна, то не следует в нее вкладываться или продолжать ее заселение. Другие, напротив, считали, что Россия лишь выиграет, подготовив гармоничное отделение своих сибирских территорий. «Каждый совершеннолетний сын тоже отделяется от родителей, ужели же в виду этого будущего сепаратизма родители не должны заботиться о своих детях?»¹⁸⁸

Примечательный спор. Великий князь Константин, раздраженный поворотом, который приняло заседание, поспешил закрыть его. По крайней мере, так он полагал. И речи не могло быть о подготовке к отделению Сибири, а тем более об обсуждении его исторической неизбежности или о дискуссиях по поводу форм, которые оно могло принять. Само слово «колония», вызывавшее всеобщие ассоциации с Соединенными Штатами, Калифорнией, Золотой лихорадкой и независимостью, отвергалось как нелепый вздор. Сибирь и Дальний Восток были и останутся русскими. Дошло до того, что на некоторых официальных картах империи географическое название «Сибирь» было заменено более подходящим словосочетанием «Азиатская Россия».

Зажигательные новаторские идеи, открыто прозвучавшие в стенах Географического общества, поразили не одних только консерваторов, обеспокоенных как собственным будущим, так и будущим России. Они произвели глубокое впечатление также и на нескольких молодых зрителей, оказавшихся особо восприимчивыми к доводам, приведенным в ходе этой необычайной словесной баталии. Действительно, среди публики, присутствовавшей на заседании, посвященном проблемам Сибири, было несколько студентов-сибиряков, которые с замиранием сердца внимали произносимым там речам. Слова «колония», «метрополия», «эксплуатация», «независимость», которые еще совсем недавно было невозможно произнести вслух, находили в их душах живой отклик, подтверждая давно посещавшие их самих догадки и предположения. «Когда мы начинали читать, то помним наше изумление, открыв в первый раз аналогию, что мы «колония» и чуть ли не будущая Америка!»¹⁸⁹ – напишет впоследствии один из них в своих воспоминаниях.

В аудиториях столичного университета училось еще не так много студентов из Омска, Тобольска, Томска, Иркутска или Красноярска. Самое большее – несколько десятков: первый интеллектуальный авангард Азиатской России. Необыкновенное возбуждение, охватившее страну, с особой обостренностью переживалось студенчеством. Запоздалые реформы, начатые царем, породили широкое движение политического и социального протеста. После отмены крепостного права не прошло и месяца. Наступила эпоха больших вопросов, интеллектуальная весна, и неслучайно беспокойное поколение середины XIX века получило у русских название шестидесятников, что подчеркивает сродство данного явления с волной недовольства, столетие спустя пробудившей молодежь Западной Европы. Жажда перемен захватила петербургских шестидесятников. Студенты запоем читали журналы, служившие рупорами новых идей, бегали на лекции отдельных профессоров, слывших «героями», глотали газетные строки, «как чашку кофе после моциона», проводили бессонные ночи в жарких философских спорах. И сибиряки желали потрясений не менее страстно, чем их товарищи из старинных крупных городов. Подобно всем шестидесятникам, они упивались великими теориями, запретной литературой, социальными идеалами и фантастическими политическими построениями. Были ли они социалистами? – Да кто же не был социалистом в этой толпе горделивых студентов, свято веривших, что они являются посланцами прогресса и активными двигателями эпохи, пронизанной светлыми надеждами и оптимизмом? Разумеется, они были социалистами, но социалистами сибирскими, сильно отличавшимися от своих собратьев из Москвы, Одессы или Варшавы. Эти студенты из провинции не были ни отпрысками аристократии или детьми крупной буржуазии, ни поляками, воодушевленными борьбой за национальное освобождение, ни выходцами из еврейских местечек, страдавшими от извечной дискриминации. Как правило, они отличались скромным происхождением: дети священников, чиновников, купцов или казаков, а порой даже крестьян-староверов или инородцев.