Сибирская эпопея

Не испытывая притеснений со стороны цензуры, молодой областник продолжил свои публикации на страницах «Томских губернских ведомостей». Вышла вторая статья, за ней третья, потом четвертая, все выдержанные в духе «новогодних пожеланий» первой публикации. Периодические издания в других городах выступали в сходном ключе – публиковались материалы о природных и исторических богатствах края, появлялись местные авторы, начинались дискуссии о новых формах правления. В Петербурге не на шутку встревожились. Там опасались, что в какой-нибудь статье или на какой-нибудь лекции однажды раздастся клич «Сибирь сибирякам!». Легкость, с которой сибирское население, похоже, встречало новые идеи сибирской особенности – или сибирского патриотизма для самых воинственных, лишь усугубляла беспокойство. Власти получили указание реагировать на выражения «наша Сибирь» или «мы, сибиряки», которыми пестрели газеты. Впоследствии дошло до того, что губернатор взял в руки перо и вычеркнул из подготовленных к печати статей слова «Сибирь и Россия», заменив их на «Сибирь и Европейская Россия». Он также потребовал, чтобы выражение «сибиряки» было заменено на «уроженцы Сибири» и чтобы не было даже намека на «сепаратизм[94]»,²⁰⁰ а то чего доброго Сибирь начнут противопоставлять России.

Сибирское областническое – или «патриотическое», как оно само себя называло – движение насчитывало в своих рядах всего лишь несколько десятков интеллектуалов, репортеров и журналистов, зажатых в стенах своих аудиторий или редакций, и являлось скорее идейным течением, нежели политической организацией. Тем не менее почва для возникновения последней в Сибири была благоприятной. Терпению властей пришел конец. Случайное событие 21 мая 1865 года послужило толчком к развертыванию репрессий. В тот день кадет Омского училища Гавриил Усов, которому, вероятно, было лет 13–14, нашел в вещах своего старшего брата Фёдора текст под названием «Сибирским патриотам!». Это было воззвание к освобождению Сибири, свержению политического, экономического и административного угнетения царизмом, провозглашению автономии или даже независимости «родины». Зажигательный тон был явно навеян прокламациями, модными среди русских шестидесятников.

Разумеется, в этом тексте выдвигались традиционные требования областников: о необходимости осознания своей самобытности, о праве на собственное экономическое развитие, об университете, об отказе использовать регион как место ссылки, обслуживающее империю. Но там прозвучало и нечто совсем иное: «…Все это требует самостоятельности Сибири, и она должна отделиться от России во имя блага своего народа, создав свое государство на началах народного самоуправления. Демократический состав общества особенно благоприятствует Сибири создать республику, состоящую из штатов, подобно Америке». А вот еще: «Спасение и обновление Сибири заключаются лишь в независимости, лишь при этих условиях возможно ее развитие со своим выборным правительством из сибирского народа, со своей собственной администрацией, финансами и армией». Для достижения этих целей авторы прокламации выдвинули программу: «Мы, сибиряки, братски подаем руку российским патриотам для совокупной борьбы с нашим общим врагом. По окончанию борьбы Сибирь должна будет создавать свое народное собрание, определить свое будущее отношение к России – это наше неотъемлемое право! <…> Но если Россия замедлит со своим освобождением, если она позарится на уступки того же подлого правительства, то мы не будем друзьями презренных рабов! Мы одни смело пойдем добывать свободу и силой вырвем нашу независимость от разбойного правительства и рабского народа!»²⁰¹

Текст заканчивался торжественным призывом ко всем «любящим народ наш братски соединиться от Урала до Тихого океана в одну семью и идти искать свободы народной. Идемте же! Не страшитесь ни пыток, ни казней! На святое дело освобождения с криком: «Да здравствует независимость Сибири! Да здравствует свободный наш народ! Да здравствует наше славное будущее!»²⁰²