Сибирская эпопея

Иммиграция продолжалась на протяжении десятилетий, а потом и столетий. Чаще всего она носила разрозненный и почти тайный характер. Вглубь Сибири направлялись крестьяне, стремившиеся уклониться от долгов, либо беглые крепостные. Сибирь манила их своими огромными просторами, где можно было затеряться и начать жизнь заново, в их глазах она была единственным пространством свободы во всей Российской империи. В 1830 году в ответ на предложение некоторых своих приближенных установить крепостнические порядки в новых владениях за Уралом Николай I начертал резолюцию, поставившую крест на всяких разговорах такого рода: «Крепостное право в Сибири ни в каком виде быть не должно».¹⁰⁶ С тех пор огромная провинция, словно магнит, привлекала беглецов, бунтарей и крестьян, искавших простора и воли. Сибирское крестьянство, хотя и находившееся в зачаточном состоянии, уже отличалось особыми свойствами. «Российский крепостной крестьянин, воспитанный кнутом и страхом, оказавшись в Сибири, перерождался, становился другим. В отличие от своего собрата в России, он не ломал шапку перед барином, не страшился начальственного гнева, мог постоять за справедливость, а облеченного властью самодура послать куда подальше. На Бога надеялся, но больше сам не плошал»,¹⁰⁷ – пишет Владимир Ламин, специалист по истории Сибири. В поисках отдаленного пристанища беглый крестьянин мог идти порой месяцами, пока не достигал заветной цели. Он двигался тайными путями, параллельными тракту, подальше от почтовых станций и военных застав. К середине XIX века насчитывалось несколько тысяч, а пожалуй, и около десятка тысяч крестьян, пытавшихся подпольно проникнуть в недавно завоеванные и колонизованные области. Им приходилось обустраиваться не только без всякой помощи со стороны государства, но и без ведома последнего, стремясь по возможности не быть занесенным в официальный реестр. Если же беглец попадался, его ссылали в том же самом направлении, но уже закованным в кандалы.

Все изменилось в 1861 году с отменой крепостного права царем Александром II. Освобожденные крестьяне зачастую оставались без земли либо с наделами, которые были слишком малы для пропитания их семей. В последнем десятилетии XIX века 8 млн крестьян имели наделы менее чем в полтора гектара, что обрекало их с домочадцами на беспросветную нужду. Ситуацию усугубляло то обстоятельство, что в Российской империи наблюдался тогда значительный демографический рост, в результате чего ее население ежегодно увеличивалось на 1,5 млн новых «душ». Социальная напряженность резко возросла, что выливалось в сельские бунты. Некоторые крестьяне из польских губерний стремились эмигрировать в США или Бразилию, а крестьяне из русского Черноземья потянулись к кубанским равнинам на юге России, надеясь обустроиться там. Именно тогда царское правительство стало понимать, что спасительной отдушиной могут стать сибирские земли, открытые для колонизации. Прежде Сибирь не могла претендовать на привлекательность для большого числа добровольных переселенцев: поездка по Сибирскому тракту была чрезвычайно долгой и утомительной, либо требовалось плыть на корабле из черноморских портов до Дальнего Востока, что занимало более четырех месяцев, а расходы на такое путешествие превышали возможности людей с более чем скромным достатком. Как правило, русские переселенцы в Сибири сразу же оседали там, где находили пригодные для себя земли: две трети из них пустили корни в Западной Сибири – в Тобольской и Томской губерниях, ближе всего прилегающих к Уралу, а ехать в Забайкалье, Приамурье и на Дальний Восток не желали. С точки зрения государства и его интересов в Сибири, подобное развитие было непродуктивным. Империя нуждалась в переселенцах. «Эмиграция способствовала бы установлению и развитию русской цивилизации, она быстро и прочно связала бы русские владения в Азии с европейской Россией», – написал А.Н. Куломзин в своем отчете о возможной переселенческой политике в Сибири.¹⁰⁸ В свою очередь в докладе Императорского Русского географического общества, представленном государю в 1882 году, число переселенцев, которых Сибирь смогла бы быстро принять и накормить, оценивалось в 15 млн. Переселенческая политика могла упрочить русское присутствие в районах, где туземного населения насчитывалось столько же, а то и больше, чем русских. Наконец, военные выступали за быструю колонизацию территорий, прилегающих к Китаю. Как подчеркивалось в «Журнале Комитета Сибирской железной дороги»: «С единственной целью укрепления российского форпоста перед бескрайними пространствами, занятыми желтой расой, должны быть предприняты все меры, чтобы облегчить предоставление земли крестьянам, которые могут там обосноваться».¹⁰⁹ Доклад экспертов, подготовленный для Комитета, был предельно ясен в этом вопросе: «Опасность мирного захвата наших владений китайскими правителями слишком велика, чтобы не видеть, что колонизационная политика в этом районе [Дальний Восток] преследует прежде всего политические цели».¹¹⁰